— Раб божий, обшит кожей. Макс Белов меня зовут, мастер Белов. Не мешай, человече, потом побеседуем!

Разрезаю тунику, рывками сдёргиваю присохшую к ранам ткань. Обе раны свежие и, по счастью, неглубокие: скорее, большие порезы, чем серьёзные ранения. Так… Промажем йодом с краёв, пробинтуем располосованной штаниной: монголы оголили ноги пленника перед тем, как принялись катувать его. Торс у мужика здоровый, моего бинта из индивидуального перевязочного пакета на него всё равно не хватит. Да и бинт этот нам ещё понадобится: нога-то хоть и не прогорела до кости, но ожоги очень сильные.

Так… Специальных медицинских гелей у меня, к сожалению, нет: ну, не готовился я по времени путешествовать! Однако имеется шматок свиного сала. Полагаю, что пострадавший — не ортодоксальный иудей и неправоверный мусульманин, следовательно, за использование при лечении свиного жира не обидится: иного-то ничего не имеется!

— Так, землячок, потерпи маленько… Сейчас мы твои язвы сальцем смажем… Так… Бинт индпакетовский, по идее, стрептоцидом обработан: со старых ещё запасов пакет, советских… Так что используем его, чтоб грязь не попала: гангрена ещё никому счастья-радости не приносила. Ага, вот так!..

Вернулся Ясь. Нельзя сказать, что с пустыми руками — приволок не замеченный мной ранее в траве широкий боевой пояс с пристёгнутыми пустыми ножнами от меча и солидным кинжалом: видать, трофей монгольский, содранный с пленника.

Я велел парню сходить к дороге и привести сюда нашего маштака: лучше пока пересидеть в глубине оврага, а не торчать у всех на виду. Вот познакомимся поближе с дядечкой, притрёмся кранцами, как мой дедушка говаривал — тогда и решим, кто куда и как отсюда отправится. А одиноко стоящее у дороги вьючное животное привлекает слишком много внимания у прохожего и проезжего люда… Были бы у нас верховые лошади — можно было бы рискнуть втроём верхами покинуть место схватки, однако монгольских коней подмастерье так и не изловил. Умчались, волк их задери! И сёдла с тороками пропали вместе с ними, не говоря уже о двух парах монгольских композитных луков. Конечно, в этом мире владение луком или арбалетом карается очень сурово, так как завоеватели считают, что лишь они — "высшая раса" — имеют право убивать врагов на расстоянии, не слишком рискуя собственной жизнью. Но у нас, славян, одной из главных национальных забав на оккупированной территории издавна является уход в партизаны… Чем, похоже, мы только что занялись: если свежеиспечённых узкоглазых покойничков станут искать их соплеменники, — а искать их, рано или поздно, начнут — то лошади станут безусловной уликой. А луки… Что луки? Стрелять из них я всё одно не умею: не считать же за навык детские игры "в Робин Гуда" после просмотра соответствующего сериала? На овладение таким оружием требуется — помимо самих луков — весьма немалое время для тренировок, и, желательно, какой-никакой наставник. Ни тем, ни другим я не располагаю…

А если…

— Слышь, земляк! Ты, часом, из лука стрелять не умеешь?

— Из лука? Нет. Откуда?

— Погано дело… А скажи-ка, земляк: откуда ты тут взялся и с чего это вдруг те ребятки — кивок в сторону трупов — тебя поджарить решили? Да и имя твоё узнать было бы любопытственно…

— Я - пан Карел Чернин из Бржедицкого Градца. Ездил вот по делам в Мариенбург, а назад пришлось возвращаться без дружины, с одним джурой. Тут эти огланы налетели впятером, джуру стрелой сбили, а меня окружили — по наряду поняли, что не простой кмет перед ними. Двоих-то я спешить сумел, а одного, самого старшего, и вовсе копием поразил, жаль — не насмерть, да только сдёрнули, поганы, арканом с коня да увязали, как баба веретено пряжей.

— Так ты говоришь, пан Карел, что кроме этих двоих рядом есть и другие? Плохая новость…

— А где их нету? Со времён дедов наших по всей богемской земле разлетелись коршунами и нигде на них управы не найти. Князья чешские — яко смерды ханские! Хан захочет — даст пайцзе, а разгневается — ратью по княжому уделу пройдёт и не станет в том крае ни говора людского, ни дыма печного…

Монголы, когда победу в стычке одержали, добычу разделили да и сами разъехались: двое безлошадных на наших с джурой конях куда-то старика убитого увезли — видно, хоронить по поганскому их обычаю, а эти голодранцы решили выкуп за мою жизнь стребовать, да я-то знаю: кметей монголы на волю всё едино не пускают, хоть и выкупное серебро у родичей берут. Простой человек может хоть ясырем стать, хоть в хашар попасть, а вояку полонённому судьба одна: тетива на горле… Вот и не назывался извергам, чтобы хоть родню в пустой расход не вводить. Тогда они за пытку принялись, а тут вы вдвоём на выручку явились.

— Так ты, выходит, без этой самой пайцзы ехал? Рисковый человек!

Чернин посмотрел на меня как на умственно усталого:

— О чём ты говоришь? Всем известно, что герцог Арнольд Судетский велел обыскивать любого, кто приходит из монгольских пределов, не взирая на рыцарское достоинство, возраст и сан. Если бы стражи перевалов нашли у меня не то, что пайцзе — любую поганскую вещицу — то казнь воспоследовала бы немедленно. Ещё никто в зимнюю пору не сумел живым пересечь гряду гор, так что пришлось скрывать, откуда мы прибыли в Мариенбург. Поэтому всё, могущее нас выдать, было оставлено по сю сторону кордона, однако возвращаться пришлось иным путём…

— Вот оно как… — У меня сложилось упорное ощущение, что пан Чернин что-то недоговаривает, причём весьма немало. — А позволь поинтересоваться: что за нужда понесла тебя из Градца за семь вёрст киселя хлебать?

— Это уж моё дело, мастер Белов. Поверь, жизнь такова, что многие знания лишь умножают скорбь…

— Гм-м… Вот не думал, что воинов — а ведь ты, пан Чернин, воин не из последних! — может интересовать Экклезиаст…

— О, ты, оказывается, не только храбрый простолюдин, мастер Белов, но и книгочей? В чём же заключается твоё ремесло, что вынуждает тебя знать Писание?

— Откуда мне знать его, сам посуди? Так, нахватался то тут, то там… А ремесло у меня самое безобидное, но необходимое в любой стране в любые времена: я кулинар, или, по-вашему, кухарь, трактирщик.

— А где же твой трактир?

— В Жатеце. Пока не открыт, но, надеюсь, с божьей помощью не замедлить с этим делом…

— Что же вы делаете в дне пути от Жатеца?

— Что делаем? Да вот, ходили-ходили, а тут работёнка подвернулась: сволочь всякую в ножи принимать… А в целом — лишние знания, действительно, умножают скорбь…

Да, товарищи дорогие: взгляд у бржедицкого пана такой, что всё Сталинградское управление ГПУ во времена оны обзавидовалось бы… Просвечивает не хуже рентгена на предмет враждебных помыслов.

— Вот оно как… Ну что же, добро: меня ваши тайны не касаются, да и мои вам двоим ни к чему, так что всё правильно. Поклон вам, что от беды избавили! Когда до дому доберусь — закажу мессу благодарственную и по десять фунтов воску на свечи за здоровье каждого из вас пожертвую. Всё, что монголы у меня и джуры моего забрали — и без того теперь ваше, но когда в Жатец вернёшься — ожидай от меня вестника с дарами: хоть жизнь серебром не меряют, да пусть память обо мне будет. А пока — вот, держи! Коль станется так, что попадёшь в Бржедицкий Градец или в какое иное владение Чернинов, — а род наш немал, и земель богато, — покажешь любому кмету, а лучше — вейводе из чехов или моравов. Помогут и делом и советом. Только германов опасайся и поганов: им это казать не вздумай!