В процессе изымания останков защитника усадьбы из земли и проведения их эксгумации с одновременным освобождением костей от излишнего имущества — покойным такие вещи, как оружие и деньги ни к чему, а в хозяйстве всё пригодится — ко мне присоединился очухавшийся-таки Ясь. Именно он, в приступе "жабной болезни" стащил с ног покойника сапоги, обнаружив за голенищем золотую пластинку с остатками кручёного шнура, продетого в ушко с выбитым на ней изображением композиции, напоминающей бандеровский "трезубец", перерубаемый крестообразно двумя мечами с буквой "Р", наложенной между ними. Отчего витязь предпочитал носить это украшение рядом с засапожным ножом, а не на груди, как, по идее, полагается, учитывая наличие гайтана, я так и не понял.

Остаток дня — после очередного раздела доставшегося нам "наследства" — прошёл в сколачивании узкого гроба из досок полотна ворот, в котором я решил схоронить бойца. Ясь, начавший возмущаться идеей похорон без отпевания покойного священником, был крайне невежливо послан… копать следующее подворье, причём этот деятель попытался качать права на предмет "проверить там всё басурманской пищалкой". Пришлось объяснить, что прибор работает исключительно на эманациях, происходящих от святой воды, освящённой лично Патриархом, а вода эта вся уже того-с… Испарилась! Так что иди-ка, Яська, в середину следующей усадьбы, ищи примерное место, где там был главный очаг — и арбайтен от печки и до вечера! А я ещё тут на дворе лопаткой поковыряюсь…

Ковыряния мои оказались успешными. Хотя, честно говоря, от таких успехов приятного мало: два маленьких скорченных женских скелета — первый с раздробленным черепом, второй — с наконечником стрелы, застрявшем в левой лопатке — обнаружились возле стены бывшей конюшни. Пришлось и эти скелеты складывать в тот же гроб и закрыть крышку. Вполне возможно, что при жизни эти люди знали друг друга, так пусть в посмертии им не будет тесно в дружеской компании…

Расширив яму на месте гибели неизвестного витязя, я осторожно спустил в неё гроб и засыпал землёй, наложив сверху обломки камней. В ногах я вкопал крест, сколоченный из обгорелого бревна и доски от ворот, вырезав ножом: "Чешский воин и неизвестные женщины. Пали в бою".

Уже начало смеркаться, когда прибежал Ясь, требуя новую лопату. Как выяснилось, свою он снова изломал, пытаясь поддеть какую-то каменюгу. Разумеется, свою малую пехотную я этому лопатоломателю не отдал — самому нужна. Тем не менее пришлось подниматься, распрямив усталую спину и идти смотреть, что такое надыбал мой помощничек.

Как выяснилось, Ясь подошёл к решению задачи с размахом: найденные прежде сокровища, а также опасение разозлить работодателя, то есть меня, в случае попытки тихонько улепетнуть со своей долей, поддерживали его энтузиазм. Вся внутренность места, где было некогда большое строение, была покрыта беспорядочной сетью неглубоких ямок, вырытых безо всякой системы, и, разумеется, почти совершенно без толку. Если не считать нескольких гвоздей и двух здоровенных уключин непонятного назначения — в такие пришлось бы вставлять вёсла толщиной с приличное бревно — единственными ценностями, обнаруженными бывшим подмастерьем, стали позеленевший медный гребешок со спинкой в виде извернувшейся лисицы и двуносый подвесной умывальник из керамики с поливой. Обломки лопаты и мотыги валялись воле ямы, подкопанной под основание порога здания. В этом качестве строители некогда использовали уложенный горизонтально известняковый столб квадратного сечения со слабо различимым рисунком.

— Ну и зачем тебе понадобилось портить инструмент об этот булыжник?

— Как, то есть "зачем"? То ж волхвин кумир, мастер! Все знают: под такими на капищах щуры наши, в безбожии поганском живши, несметные сокровища скрывали!

— Так что, по твоему, здесь раньше капище было, что ли?

— Обязательно было, мастер Макс! Раз храм поставлен в давние времена, значится, место намолённое уже было. Вот, небось, святые-то отцы кумира поганского оттуда вырыли да бросили, а тамочко как раз алтарь воздвигли! Так что обязательно под сим идолом богатство сокрыто!

— Погоди, не пори горячку-то, Ясек! Вот ты говоришь: камень стоял там, где сейчас церковь. Так?

— Ну, так… И что?

— А то, что если сокровище какое-то и было, то его тоже закопали там, а не на этом дворе, понятно?

— А и верно… Как же быть-то? Под алтарём доброму католику копать никак не згодно…

— Та не копай, кто тебя заставляет-то?

— А может, мастер Макс, ты там поищешь со своей пищалкой? Ведь ясно же, что ты с самим черхмантом стакнулся, иначе где это видано, чтобы христианин за день столько добра понаходил, ровно знал, где копать? И сейчас вот сразу мне сказал, где поганские сокровища с капища рыть нужно.

Пошли, мастер, скорее! А как отыщешь клад несметный, то толику малую на церковь пожертвуешь — авось и простит Господь прегрешение то. Да и какое там прегрешение? Храм тот давно впусте, нехристями опоганен и литургии в нём не служат, так что и грех то небольшой будет! Пошли, мастер!

— Нет, не пойду. Лень.

— Как так "лень"? А сокровища зарытые что — пускай так и лежат?

— Говорю тебе: лень впустую лопатой махать-то. Нет там никаких сокровищ.

— То есть как это "нет"? Что же, деды лжу сказывают по-твоему?

— Да вот так — нет. Сам подумай, соломенная голова: даже если и было там капище, и на нём что-то ценное зарыто — так разве попы, когда идол сокрушали, не выкопали всего? А? Ну, то-то…

— …

— Ну как, Ясек, не раздумал ещё булыжники-то выкапывать?

… Ночь мы встретили на своём неприхотливом биваке у шалаша, как Ленин в Разливе. Порешив отправиться поутру в обратный путь, упаковали почти всё имущество нашей "экспедиции", начиная от алюминиевой фляги и найденных сокровищ и заканчивая успевшей затупиться мотыгой. Хозяйство это было тщательнейшим образом упаковано и увязано в тюки, заранее оставленные возле дерева, к которому привязывали нашего бельмастого маштачка. Лишь оружие и доспехи, доставшиеся по наследству от погибшего воина, а также "кухонные принадлежности" паковать не стали: на обратном пути оружие лучше иметь под рукой "на всякий пожарный" — всё-таки не мешок орехов везти придётся — а котелок и иже с ним ещё потребуются и для ужина, и к завтраку. Полюбившийся своей прикладистостью и прекрасным балансом боевой молот я частично отчистил песочком от ржавчины, с грустью вспоминая былые, то бишь будущие времена, когда поднятый хабар "купался" в щавелевой или лимонной кислоте, а порой и вовсе в керосинчике. Теперь оружие лежало на расстоянии протянутой руки буквально под боком, настраивая на приятные мысли: какой же нормальный мужчина не радуется, ощущая в руках приятную тяжесть металла и любуясь совершенными изгибами?

Вымотавшись за день, я не стал ломать голову с "праздничным меню", протушив в котелке на ужин капусту с салом и диким чесноком, а Ясь — вот же ж хомячина запасливый! — вынул из торбы замотанные в домотканый холст пару запечатанных пузатых кувшинчиков стакана на полтора каждый.