было видно в темноте, никаких следов не оставалось, и пришлось двигаться наугад. Кое-как, но все перебрались на другой берег. Предстояло идти на деревню Короткое, куда ушел весь отряд. Этот 12-верстный переход прошли почти бегом. Дорога была усеяна брошенными вещами, подводами, попадались пачки украинских денег, никому уже не нужных, даже одно Евангелие.

Во время этого перехода, перед рассветом, нагнали полковника Рогойского и кадета Патона, которые сидели и отдыхали на краю дороги. Мы подошли к ним – Рогойский казался измученным и совершенно без сил. Мы стали уговаривать их подняться и идти, предлагая Рогойскому взять его под руки, но он приказал нам не задерживаться и сказал, что встанет и пойдет с помощью Патона, который подтвердил, что не оставит своего воспитателя. Больше мы их не видели, да и сами передвигались, едва соображая, что мы делаем.

В Коротном мы нашли значительно уменьшившийся отряд и наших кадет: из 48 человек уже осталось лишь 39, при последнем офицере, капитане Реммерте. Уже после полудня, снова перейдя по льду рукав Днестра, весь отряд остановился в плавнях на румынской границе. Здесь мы простояли целый день до ночи, ожидая темноты, чтобы перейти границу и войти в Бессарабию хотя бы силой. Целый день на льду, среди камышей, без пищи и теплой одежды, мы измучились до крайности. В отряде многие были босы и полураздеты, раненые и больные второй день оставались без перевязок и все время на ногах. Пытались разводить костры, но сырой камыш не горел и лишь дымил. От начальников отрядов, отправившихся к румынам для переговоров, не было известий до самого вечера. Между тем красные приближались все ближе, Коротное было ими уже занято, в плавнях среди обоза начались грабежи и разбой, то и дело слышались выстрелы.

Кадеты делали все возможное, чтобы сохранять спокойствие и порядок, и инстинктивно держались вместе. Наконец, около 8.30 часов вечера кем-то было передано приказание строиться и переходить границу. Длинная вереница теней погружалась в мрак, при жуткой и зловещей тишине. Дорога была убийственная: изрытая глубокими ухабами и покрытая замерзшей, кочковатой грязью, она заставляла стонать и падать от каждого неверного шага, сделанного истертыми до крови ногами. Дорога казалась мучительно бесконечной; помню, кусты, деревья и камыши по сторонам, помню, что каждая группа деревьев казалась нам в тумане домами, а когда подходили ближе, то видели, что это те же бесконечные кусты и деревья и что перед нами та же мерзлая дорога, постепенно подымавшаяся в гору. Наконец потянулись длинные, низкие изгороди. К полуночи, после последнего крестного пути, то, что называлось еще недавно Добровольческой армией, эта измученная и обезумевшая толпа людей, силой заняла деревню Раскейцы и кое-как расположилась по хатам.

Помню низкую, грязную хату, в которую набилось 12–15 кадет; угрюмый молдаванин злобно на нас глядел и делал вид, что не понимает по-русски. В сенях нашли мешок с сахарным песком и съели его, пополам со снегом, потом заснули как убитые. На рассвете нас разбудил треск пулеметов с трех сторон. Свист пуль поднял панику: румыны обстреливали нас с окружавших холмов. Шла стрельба и из некоторых хат, где румыны вооружили часть молдаван, упорно стремясь вытеснить нас из деревни. Низко нагнувшись за плетнями, мы стали пробираться к выходу из деревни. Над головами посвистывали пули; шедший впереди меня кадет Трофимов[140] (Одесский кадетский корпус) упал, легко раненный пулей, скользнувшей по плечу, шее и щеке. Подняли его и пошли пробираться дальше. Был ранен в руку Толмачев[141] (Одесский кадетский корпус); отморозил ноги кадет младшей роты Сахно-Устимович, все время шедший с нами.

У входа в плавни капитану Реммерту удалось собрать вокруг себя всех кадет. Положение казалось безвыходным. На наших глазах люди сходили с ума, многие кончали самоубийством. Недалеко от нас полковник Новицкий, вскочив на подводу, собрал вокруг себя большую группу добровольцев и обратился к ним с призывом: «Выхода нет! Румыны нас не пропускают! По ту сторону плавней нас караулят красные! Собирайтесь вокруг меня, составим банду Новицкого! Женщин, детей, раненых – бросить! Кто может носить оружие – за мной!» Видя, что представляют собой эти до крайности измученные люди с издерганными нервами, капитан Реммерт приказал нам держаться вместе и если придется, то следовать за отрядом Новицкого, а пока выжидать. В это время мимо, по дороге из деревни, показался одиноко идущий генерал Васильев. Подойдя к нему, капитан Реммерт спросил его, неужели нет никакой надежды спасти кадет? Мы все встали, отдали честь, генерал на ходу поздоровался, поблагодарил за Кандель и сказал, что румыны имеют распоряжение пропустить кадет. Генерал пошел дальше; потом уже мы узнали, что он застрелился за поворотом дороги, после разговора с нами.

Взяв с собой двух кадет и сделав белый флаг из какой-то тряпки, капитан Реммерт снова пошел к Раскейцам, приказав нам не сходить с места и ждать. Мы остались близ дороги, прячась за кусты и в канавах, так как стрельба то и дело разгоралась снова. Ждали почти до вечера. Истомившись от долгого ожидания, стали думать, уж не убили ли Реммерта по дороге? Решили пойти на разведку, вызвались я и Кривошей, с нами же пошел полковник Фокин, отец нашего кадета, прошедший с нами весь поход. Мы прошли около версты к деревне; дорога была усеяна брошенными вещами, валялись винтовки, и то там, то здесь лежали убитые и застрелившиеся. Из-за группы деревьев вышла к нам хорошо одетая женщина и со смехом приглашала взглянуть на ее мужа. Мы увидели тело офицера, лежащего на земле, с револьвером в руке; жена сошла с ума над телом мужа. Из-за поворота дороги показался румынский патруль, дальше виднелись другие, грабившие убитых. Первое, что они сделали, – это потребовали, чтобы полковник Фокин отдал им свои золотые часы, после же этого удалось объяснить им, что мы «элевы» (ученики) и что наш офицер пошел к ним в деревню. С трудом удалось понять, что наш Реммерт находится в Раскейцах, что нас действительно принимают и что он ждет вечера и конца обстрела, чтобы вернуться за нами.

Вечером Реммерт вернулся и приказал идти в Раскейцы: оказалось, что полковнику Вернадскому удалось в Аккермане послать телеграмму Румынской королеве Марии с просьбой пропустить в Румынию корпус, но комендант Аккермана не позволил дождаться ответа, и он пришел тогда, когда мы уже шли по Херсонским степям. Отвечая на телеграмму, королева прислала одновременно своего доверенного человека, г-на Волкова, с поручением заняться нашей судьбой и облегчить нам переезд в Сербию. Не найдя корпус в