— Алан когда-нибудь говорил с вами о своей женитьбе?

— Нет. Я знал его первую жену. Был шафером у них на свадьбе и все такое. Может, он решил, что я приношу неудачу?

— Я и не знал, что это его второй брак, — встрепенулся инспектор на своем замшелом насесте.

— Не только у него. У нее тоже. Мириам, первая миссис Холлингсворт, потрясающая женщина. Умная, открытая, энергичная. Абсолютно ему не подходила. У Алана были свои представления о том, как надо обходиться с женой. Ветхозаветные. Подошли бы человеку вдвое старше. Посели жену в хорошеньком маленьком домике, одевай как куколку, обвешивай украшениями, снабжай дорогими безделушками — и она будет счастлива и благодарна тебе всю оставшуюся жизнь.

«А что не так? — удивился про себя Трой. — Найди я богатую нимфоманку, которая надарила бы мне дорогих игрушек, я бы тоже был счастлив вполне».

— Когда они встретились, Мириам только-только получила диплом врача и, естественно, хотела практиковать. Они из-за этого ссорились, и он уступил лишь после того, как Мириам пригрозила, что уйдет. Она начала работать, и стало еще хуже. Иногда Алан возвращался из офиса, а ее еще не было. Само собой, ей приходилось уезжать на вызовы.

Однажды ей позвонили в три ночи. Она собиралась выйти, но он устроил ей скандал, обвинил в том, что она ему изменяет. Хотя откуда бы у бедняжки взялись силы для романа? Он поехал за ней, вломился в дом и застал ее у постели умирающего пациента. Тут она не выдержала. На следующее же утро собрала вещи и уехала.

Через год они развелись. К тому времени Мириам уже работала в медицинском центре в Биркенхеде. И до сих пор там, насколько я знаю.

— Как думаете, она снова взяла девичью фамилию? — спросил Трой, торопливо записывающий все, слово в слово.

— Не удивлюсь, если так.

— И какая фамилия была у нее?

— Кентон.

— Похоже, на этот раз он сделал выбор более обдуманно, — предположил Барнаби.

— Вам следует понять одну вещь: Алан был дико не уверен в себе. Ему всегда казалось, что кто-то хочет его надуть. Именно поэтому он проводил в офисе все дни напролет. В этом не было необходимости. Положение фирмы вполне стабильно, насколько вообще возможна стабильность в наши дни. И именно поэтому он постоянно звонил с работы домой, чтобы убедиться, что Симона сидит на привязи.

— Выходит, первый опыт его ничему не научил? — спросил Трой, который с любопытством следил за Бесс. Снова улегшись на брюхо, она не отводила глаз от бамбуковых зарослей и принюхивалась, будто там передвигалось нечто маленькое и аппетитное.

— Одержимый навязчивой идеей не может учиться на опыте. Не больше, чем психически ненормальный способен владеть собой.

— Вы сказали, что это был второй брак и у нее тоже, — продолжал старший инспектор. — А о первом муже Симоны вам что-нибудь известно?

— Почти ничего. Алан сказал только, что брак был недолгим и что муж оказался плохим парнем.

— А как его звали?

— Извините, не в курсе.

Неважно. Это легко выяснить. Барнаби был вполне удовлетворен, разговор с Греем оказался очень плодотворным. Если бы еще не пекло так… Все липло к нему, и сам он прилип к стулу. Крупные капли пота стекали по лбу и заливали глаза.

Он неловко потянулся за платком, и тут же в траву к его ногам с глухим стуком упало яблоко. Колли прыгнула за ним, но Паттерсон прикрикнул на нее: «Оставь это, Бесс!» — поднялся и отбросил ногой подгнивший и облепленный осами плод.

Затянувшаяся пауза подвигла Паттерсона не садиться обратно, и он с надеждой спросил:

— Это все?

— Почти, сэр. Нам хотелось лишь узнать, где вы находились вечером в понедельник и во вторник утром.

— Значит, именно тогда…

Густые, лохматые брови Барнаби угрожающе приподнялись. «Замечательная вещь эти его брови, — подумал Трой. — Толще конского волоса, и такая их пропасть, что хватило бы для набивки небольшого дивана».

— Отвечайте, пожалуйста, на вопрос, мистер Паттерсон.

— А… Здесь я был.

— Один?

— Как это ни горько, да, один. Где-то около восьми я заглянул к Саре, но ее не было дома.

— И никто вас не навещал?

— Посреди ночи?

— Телефонные звонки?

Паттерсон покачал головой.

— У вас остался ключ от дома Холлингсвортов, который вы себе сделали?

— Нет. Я его выбросил.

— Куда?

— Господи, не помню. Наверное, в мусорный бак.

— На вас были перчатки, когда вы находились в его доме?

— Нет, конечно. Я не собирался скрывать того, что был у него, просто не стал оповещать об этом заранее.

— Нам потребуются ваши отпечатки, мистер Паттерсон. Хотя бы для того, чтобы исключить вас из числа подозреваемых. Сможете заехать к нам в Каустон? Скажем, завтра утром?

— Могу и сегодня. Я все равно собирался в Каустон за кормом для Бесс.

— Не назовете ли ваш полный адрес и телефон, сэр? — попросил Трой и уточнил: — Грей — это уменьшительное от Грэхем?

— Нет. Это девичья фамилия моей матери.

Вот, значит, как… Трой скрепил блокнот звучно щелкнувшей резинкой и сунул его в карман пиджака, но остался недоволен тем, как некрасиво тот оттопырился, испортив силуэт, и снова достал. Девичья фамилия его матери была Титчбут, и Трой порадовался, что ей не пришла в голову та же светлая идея.

Они направились к передней стороне дома. Бесс трусила рядом. К шерсти ее прицепились репьи и семена, а брюхо стало желтым от цветочной пыльцы. Инспектору вспомнился пудель семейства Брокли, и он вскользь подумал, не объявилась ли наконец их дочь.

Когда Паттерсон открыл калитку, старший инспектор указал ему на объявление о сдаче дома:

— Если соберетесь выезжать, мистер Паттерсон, дайте нам знать, хорошо?

— Может, мне повезет. Всего-то шесть сотен в месяц прошу. Столько запрашивает агент. Мой план — сдать дом, а самому перебраться в какую-нибудь каморку. Это на данный момент неплохой выход. Я бы смог продержаться, пока цены на недвижимость не начнут расти. Если начнут.

— Нашлись желающие?

— Какие могут быть желающие? Сейчас почти все мы в одной лодке. На прошлой неделе приезжала тут одна. По телефону сказала, что устала от Лондона. Дом ей понравился. Не понравился вид.

Все трое обернулись и посмотрели на темно-золотое, колышущееся в знойном мареве поле пшеницы с краснеющими тут и там маками. Оно простиралось почти до самого горизонта. В густом воздухе пахло сеном, хотя его еще не косили. Где-то над головами, высоко-высоко, так что не разглядишь, изливал душу жаворонок…

— Чем же ей не понравился вид? — удивился старший инспектор.