Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот там, у ломберного столика, сидел Вандерлин, молодой художник, очень красивый, очень талантливый. Бэрр познакомился с ним, когда тот мальчишкой голодал в Кингстоне. Увидел одну его картину, объяснил, что для успеха в Нью-Йорке ему нужна только чистая рубашка. Однажды в этой самой комнате, — Ирвинг дал волю фантазии, но я слушал как завороженный, трудно представить себе старого Вандерлина молодым и голодающим, — слуга подал полковнику пакет. Он его открыл. Там была грубая, но чистая рубашка. Юноша прибыл. Бэрр заплатил за его обучение, отправил в Париж. — По настоянию полковника Бэрра Вандерлин написал миниатюру моей матери, она до сих пор у меня.
Ирвинг помолчал, взглянул на грязный пол.
— Помню красный турецкий ковер. Мебели было немного. Полковнику пришлось продать все имущество незадолго до отъезда в Вашингтон. Он всегда сидел в долгах.
Ирвинг взмахнул рукой.
— Подумать только, какие здесь бывали замечательные люди.
Я послушно посмотрел на сцену, на ложи, на ряды скамей.
— Во время Революции — Вашингтон. Адамс здесь жил, когда был вице-президентом. А гости! Талейран, Жером Бонапарт, король Луи-Филипп. — Ирвинг произносил знаменитые имена, словно ведьма, творящая заклинания, и мне казалось, что вот-вот на сцене появится сам генерал Вашингтон и запоет «Янки дудль».
— Я даже ущипнул себя тогда, в первый вечер, мне не верилось, что это не сон, что я тут, — Ирвинг передвинулся в нишу слева от камина. Там стояли стремянка и ведро с затвердевшими белилами. — Она сидела вот там. На изящной кушетке, вся в бархате.
Ирвинг на цыпочках приблизился к стремянке. Нежно улыбнулся ведру с белилами.
— Теодосия, — прошептал он, — вы все еще здесь?
Но Теодосия давным-давно нашла могилу на дне морском, и, кроме нас, в руинах Ричмонд-хилла никого не было, не считая пьяного швейцара, который вдруг появился из боковой двери.
— Что вы тут делаете?
— Простите, — начал Ирвинг. — Дверь была открыта. Я бывал здесь, когда это был частный дом.
— Не видишь, что ли? Тут театр. Читать не умеешь? Если хочешь войти, купи билет, как все.
Он надвигался на нас. И хотя Ирвинг всячески старался задобрить швейцара, тот и слушать не хотел про Аарона Бэрра и Вашингтона Ирвинга, он твердо знал, что перед ним воры. И он нас выпроводил.
Ирвинг ни на минуту не замолкал всю дорогу до самого города. Вероятно, Теодосия была несравненна. Образованная, умная, красивая, она играла роль хозяйки за столом отца, когда ей было всего четырнадцать лет. (Я бы, наверное, от такой девушки просто бегал.) И все попадали: под ее обаяние.
Когда Теодосии исполнилось не то десять, не то одиннадцать лет, у нее умерла мать и она осталась единственным близким отцу человеком.
— Он больше никогда никого не любил. — Ирвинг вторил мадам. Весь Нью-Йорк, кажется, такого мнения: о, какая романтика!
— Полковник пришел в отчаяние, когда она вышла замуж за мистера Олстона и тот увез ее в Южную Каролину, в такую даль. Мне кажется, они последний раз виделись в Ричмонде, в штате Виргиния, во время суда по обвинению его в государственной измене. Признаюсь, он был великолепен! Герой дня. Теодосия была рядом с ним словно… словно царственная супруга! А как мы все, молодые, ему поклонялись!
И так далее, в том же духе. И снова он пообещал найти свои записки о процессе.
Лишь упомянув имя Леггета, я сумел вернуть Ирвинга от блестящего прошлого к скучному, но важному для меня настоящему.
— Мистер Леггет — резкий молодой человек. Но образованный. Очень образованный. Конечно, его политические взгляды, так сказать… — Ирвинг сделал движение кистью, словно обмахивался веером.
— Я думаю, Леггет будет противником мистера Ван Бюрена.
— Два года в политике — большой срок. — Мечтательные волшебные интонации уступили место более трезвым, хотя не менее пленительным ноткам. Теперь понятно, почему не только Ван Бюрен, но и генерал Джексон восхищается Ирвингом. — Я убежден, что в конце концов «Ивнинг пост» выполнит свой долг, не так ли?
Я в этом не был убежден и заговорил о политических разногласиях. Ирвинг сделал вид, будто ничего в таких делах не понимает, и отделался замечанием, что демократы вряд ли кого-нибудь подыщут за два года.
— Полковник Бэрр очень хорошо отзывается о мистере Ван Бюрене.
— Вот как? — Ирвинг посмотрел на меня, и взгляд его, казалось, проникал не только через мою одежду, но забирался под кожу. На губах его застыло подобие улыбки.
— О да, — сказал я. — Он считает его чуть ли не своим сыном.
Дело сделано.
Ирвинг продолжал улыбаться, но он уже пересчитал мои ребра в лучах первоапрельского солнца.
— Я этой версии… не верю. — К моему облегчению, Ирвинг отвел глаза. — Мать мистера Ван Бюрена была наипорядочнейшая из женщин, да и намного старше полковника Бэрра…
— А он женился на женщине на десять лет старше. — Нападение — лучший способ защиты.
Ирвинга покоробило. Я был доволен. Наконец-то я поколебал его невозмутимую добропорядочность.
— Я знал ее, мистер Скайлер, и знаю, что она была неспособна на такое.
— И все же полковник взял мистера Ван Бюрена на службу, помогал ему, продвигал…
— Полковник Бэрр, вы знаете это лучше меня, — врожденный педагог. Он любит молодых. Любит учить их. Ведь не зря он сын и внук ректоров Принстонского колледжа.
Я вдруг испугался, что Ирвинг снова плюхнется в трясину прошлого, как огромное речное чудовище, и наговорит мне о Принстонском колледже с три короба.
Но к счастью, он почуял опасность и был лаконичен.
— Помочь карьере блестящего молодого человека — совершенно в духе полковника Бэрра.
— Когда полковник вернулся из Франции, мистер Ван Бюрен пригласил его остановиться у него в Олбани.
— Мистер Ван Бюрен добрый и щедрый человек, даже, говорят, чересчур.
— И полковник Бэрр помог ему в ассамблее. Не помню, что именно сделал полковник для молодого члена ассамблеи, но что-то важное.
Ирвинг встревожился.
— Полковник — старый человек, склонный, наверное, к преувеличениям.
— Нет. Он всегда точен. Он все еще прекрасный юрист. Он не закрывает глаза на факты. — Я не удержался и подпустил шпильку мастеру фантазии.
Ирвинг отпарировал мой выпад.
— При случае полковник Бэрр так же вольно обращался с истиной, как любой другой политик или авантюрист.
— Но раз он с восхищением говорит о мистере Ван Бюрене…
— Мой милый мальчик, кое-кто готов уничтожить мистера Ван Бюрена любым оружием. Почему бы не с помощью любви? Поцелуй в Гефсиманском саду. Долгие годы враги
