Эти выборы отличались двумя нововведениями, причем оба были очень опасными. Первое – разрешили идти блоками. Второе – разрешили региональные партии и группы, то есть отменили требование закона, согласно которому идущая на выборы партия должна была иметь отделения в большинстве субъектов Российской Федерации. Теперь достаточно было в одном.

Все это привело к тому, что почувствовавшие ослабление центра региональные бароны начали сколачивать в своем регионе «партийки» под себя, для представительства своих, региональных интересов. Москвичи же развернули охоту на эти региональные политические силы, сколачивая из них предвыборные блоки. Были предвыборные блоки, в которые входили по три‑четыре десятка различных политических сил, и часть из них была регионалами. За регионалами охотились все еще и потому, что регионалы были неплохими источниками предвыборных денег, у каждого губернатора всегда были какие‑то свои неподотчетные фонды, какие‑то свои бизнесмены, которым можно просто приказать перевести туда‑то такую‑то сумму денег. Понятно, что регионалы в ответ требовали каких‑то привилегий для себя, сейчас или в будущем. И процесс этот шел абсолютно неподконтрольно и непонятно ни центральной власти, ни избирателям. Московские и питерские политиканы перелетали из региона в регион, выступали на митингах, все это восторженно подавалось как реальная демократия. А на самом деле шел жесткий, закулисный политический торг, в котором ни одну из сторон ничего не сдерживало. Ни мораль, ни закон, ни ответственность перед избирателями…

Бельский моментально проявил свою истинную сущность, подтвердив одно существующее уже веками правило: в России власть берут не для того, чтобы потом ее отдавать. Критик существующей… точнее, существовавшей власти, став и. о., он моментально начал предпринимать меры к тому, чтобы утвердиться у власти и стать пожизненным… учитывая его относительную молодость, это могло оказаться надолго. Начал подгребать под себя силовые структуры, преследовать оппонентов… при гробовом молчании Запада, таком же, как это было при Ельцине. Только Запад ничего не решал, джинн был уже выпущен из бутылки, стабильность нарушена, и все словно по какому‑то невидимому сигналу поняли: можно.

Так что весело было сейчас в Москве. Очень весело…

Спустился в метро. Доехал до Кольцевой, пересел на другую линию. До встречи еще часа два, и можно покататься на метро, попересаживаться, уходя от наблюдения. А можно заглянуть в места своей молодости… которые у меня в Москве ассоциировались только с одним местом…

«Комсомольская». Крупнейшая станция Москвы. Я поднялся наверх и вышел рядом с Ярославским вокзалом… Ярославский да Казанский, родные вокзалы, сколько раз я на них прибывал и сколько раз с них уезжал. Казанский… выход в город сбоку, громадный купол над путями, вездесущие голуби. Пирожки, киоски с прессой. Здесь продавали такую прессу, которой не было в Уральске, а я еще тот любитель чтения, потому всегда выделял время, чтобы обойти киоски. Потом подойдет поезд… уральский подавали на один из первых четырех перронов – и вот ты идешь с сумками мимо длинной змеи поезда, который увезет тебя в родной город. Уральский отправляется поздно, потемну либо вот‑вот стемнеет. А вот поезд на Москву… раньше он лучше ходил, раньше он в шесть утра в Москву прибывал, можно было за три часа добраться в любой конец Москвы и с самого утра переделать все дела. Именно потому немало деловых в Москву из Уральска не самолетом летали, а поездом ездили. А вот сейчас все намного хуже – он прибывает чуть ли не в десять утра…

Ярославский – намного проще, там нет таких залов, как в Казанском, и нет такого громадного купола, делающего его похожим на Львовский, к примеру, вокзал еще австро‑венгерской постройки, на вокзал Паддингтон в Лондоне – но все равно Ярославский – тоже родной. Там рядом с ним есть такой пятачок, на нем всегда были торговые ряды, рынок. И, выходя с него, можно было пройтись по Краснопрудной, хоть немного влиться в ритм жизни Москвы – города, в который я хотел переехать, да так и не переехал…

И, может быть, правильно…

У Ярославского я потом покупал диски с программами, не совсем легальными, да ладно уж вам. Потом придурки из мэрии начали бороться с неорганизованной торговлей и вместе с водой, как водится, выплеснули и ребенка. А вот теперь опять, опять начали торговать. Как по волшебству восстали из небытия торговые ряды с дешевыми китайскими телефонами, телевизорами в машину и бумбоксами, со штанами «Абибас», с ножами всех родов и видов, с фонариками. Тут же торговали левыми симками, предлагали прописку, разрешение на временное пребывание, статус беженца… тут же и книгами, газетами, журналами торговали, и шаурмой с пирожками и ядовитого цвета водой из бутылок. И… странно, но я почувствовал себя лучше. Как будто вернулся на много лет назад… когда таких головняков не было… не было, например, легальных такси, шашки купил и таксуй. Не все плохо было в те времена, это потом чиновная плесень, которая не сеет, не пашет, не строит, облепила все и вся, уж точно зная, как правильно и как надо. А это русскому человеку поперек горла, ему свобода нужна. Но и порядок нужен не меньше. Проблема в том, как найти грань между порядком и свободой. Вопрос, на который русские не могут найти ответа вот уже многие сотни лет…

Вышел на площадь, которая теперь официально называлась «трех вокзалов», покрутился там, потом по пешеходному перебежал на другую сторону улицы, к Ленинградскому и Казанскому. Похоже, что за мной никто не следил. Можно и дальше – на «Комсомольскую» вниз…

Сижу на диванчике, жду приема. В приемной Полинка и еще несколько ждущих приема людей, я не смотрю на нее, а она на меня, и мы пытаемся делать вид, что не знакомы друг с другом. А пока, чтобы время зря не терять, поговорим немного о политике. Точнее, о политике в России. И о ее отличии от политики в США, которые считают себя эталоном демократии.

Я, наверное, плохо представляю американскую политику, по крайней мере я никогда не был ни американским избирателем, ни американским волонтером, ни тем более американским кандидатом куда‑то. Все мои познания об американской демократии исчерпываются просмотром роликов из YouTube и великолепного американского многосезонного телесериала «Карточный домик» (House of cards). Американские политики в этом сериале представлены не с самой лучшей стороны, но если смотреть сериал внимательно – то замечаешь одно ключевое отличие наших политиков от политиков из‑за океана. Когда настают выборы – американские политики пашут как сумасшедшие. Они приезжают в самые небольшие городки и встречаются там с избирателями. Они много шутят и много улыбаются. Они разъезжают по городам и пожимают руки. Они проводят телевизионные шоу, где говорят о том, что волнует людей, и стараются всем понравиться.

В России политика выглядит по‑другому.

На носу внеочередные перевыборы Думы, а потом будут и президентские выборы – Миша Бельский выторговал себе еще полгода власти, как чувствует, что его не переизберут, а в Кремле еще хочется побыть, хочется. Наши главные конкуренты – это общественное движение «Россия – Новая свобода», объединившее множество партий и сил, ранее пребывавших на либеральном поле… это тот же СПС, Союз правых сил, только ребрендированный и немного сменивший риторику. Так вот – как только я вступил в партию, меня сразу включили в региональное отделение, выяснили, где я живу, дали баллон клея и кучу наглядной агитации. И при следующем визите в Москву я обязан зайти в отдел пропаганды нацдемов и отчитаться, где и как я распространил наглядную агитацию. То есть не просто словами, а снять на мобильный телефон или фотоаппарат, где я ее наклеил. А вот НС, или носы, как их многие уже зовут (носы у многих в политсовете там действительно… впечатляющие), – ни разу не видел, ни одного плаката там, где я расклеивал свои. Как они ведут свою предвыборную агитацию? А очень просто. Часть – телевизионная реклама, откупают время – деньги у них есть, хотя и не сказать что много. А часть – через агитацию по «Эху Москвы» (в народе «Эхо Мацы») и митинги, на которых одни и те же ораторы в который уже раз сливаются со своими слушателями в трогательном единении. Им не нужно ничего нового, они не борются за избирателей, им достаточно тех семидесяти процентов, какие у них есть. С ними у них есть взаимопонимание, а со всеми остальными – они его и не пытаются найти.