Миссис Кейбл немного опоздала и пришла, когда остальные дамы уже пили чай.

— Здравствуйте! Здравствуйте! — взвизгнула она, бегая по комнате и раздавая поцелуи.

Добравшись до Генриетты, она застыла и, подозрительно прищурившись, процедила:

— Ну и ну, леди Генриетта! Генриетта учтиво кивнула:

— Как приятно видеть вас, миссис Кейбл!

— Неужели? А вот я видела вас, только вы меня не соизволили заметить, — язвительно бросила миссис Кейбл, грозя ей пальцем.

Сердце Генриетты упало.

— О да, — продолжала миссис Кейбл с жестоким удовольствием фурии, которой не терпится поведать миру свеженькую сплетню. — Я была там!

— Там? Где именно?

— Как где? В своем дорожном экипаже, разумеется, — усмехнулась миссис Кейбл. — Мы собирались навестить мою сестру, которая живет всего в пяти милях отсюда, но мой муж всегда твердит: «Миссис Кейбл, никогда не лишайте себя удобств, если можете». Так я и поступила, дорогая моя. Велела запрячь лошадей в дорожный экипаж даже на такую короткую поездку.

Генриетта все еще непонимающе смотрела на нее, и миссис Кейбл медленно продолжила, наслаждаясь каждым мгновением:

— Так вот, я сидела в дорожном экипаже. Надеюсь, вы не обидитесь, леди Генриетта, если я посоветую вам быть более осмотрительной. Как говорится в послании к Титу, добродетельная женщина — та, которая благоразумна, целомудренна и занимается домом, — с легким раздражением пояснила миссис Кейбл. — Подумать только, что со мной в карете мог сидеть маленький ребенок. Или, не дай Господь, хотя бы моя племянница!

— Боюсь, я не… — начала Генриетта, но тут вмешалась мачеха:

— Миссис Кейбл, я позволю себе предположить, что вы стали свидетельницей того почтительного поцелуя, которым мистер Дарби наградил мою дочь?

— Совершенно верно! — кивнула миссис Кейбл, плюхнувшись в кресло. — Именно это я и наблюдала, но смею сказать, что поцелуй вряд ли можно назвать всего лишь почтительным.

Она мерзко захихикала. Все уставились на Генриетту, но тут же отвели глаза, как от зачумленной.

— Мистер Дарби просто не понял всех обстоятельств, — объявила Миллисент.

Леди Уинифред, сидевшая рядом с Генриеттой, сочувственно погладила ее по руке.

— Как, должно быть, это тяжело для вас, дорогая! Если бы только молодые люди не забывали старых обычаев и имели бы совесть сначала переговорить с родителями или опекунами, прежде чем выражать свои чувства! В мое время такого ни за что бы не случилось!

— Верно, верно! — пронзительно воскликнула миссис Баррет-Дакрорк. — Я самолично объяснила дорогой Люси, что она не должна отвечать на знаки внимания джентльмена, пока он не потолковал со мной и не получил моего согласия.

Генриетта сложила губы в некое подобие улыбки несчастной жертвы, которой домогались против ее воли. Теперь она поняла истинную причину прихода Миллисент. И дело тут не в Дарби. Миллисент решила храбро защищать падчерицу от последствий скандального поцелуя.

Но тут в битву бросилась Эсме.

— Мой племянник просто подавлен новостями, — трагически заявила она. — Боюсь, он успел отдать сердце Генриетте. Он сказал мне, что не получил ни малейшего поощрения, леди, и это терзает ему душу. Ну разве это не пример поведения достойной молодой дамы? Могу заверить вас, что мой племянник имеет огромное влияние в обществе. Столько молодых девиц пытались привлечь его внимание! Но, встретив Генриетту и обнаружив ее полнейшее равнодушие к нему, он немедленно решил жениться.

Миллисент энергично кивнула.

— Могу подтвердить, что для бедного джентльмена было ужасным ударом узнать о жизненных обстоятельствах Генриетты.

Все сочувственно вздохнули.

— Надеюсь, он оправится, — печально продолжала Эсме, — но очень не скоро. Смею уповать на Господа, чтобы дал мне до конца жизни увидеть внучатого племянника или племянницу.

По мнению Генриетты, это было уже слишком, но дамы продолжали кивать.

— Да, для него это, должно быть, ужасное разочарование, — пробормотала миссис Кейбл. — Судя по тому… как он обнимал леди Генриетту, сразу можно было понять, что его сердце занято. А вот она была к нему совершенно равнодушна! Какая жалость, что большинство молодых женщин не обладают благоразумием нашей дорогой леди Генриетты!

— Придется еще раз посоветовать моей племяннице быть как можно скромнее, — кисло заметила миссис Баррет-Дакрорк. — Заметьте, Люси совершенно не поощряла мистера Дарби. Сказала, что он не слишком приятный человек. Но что поделать, женщины нашей семьи всегда были весьма проницательными.

Дарби сидел в маленькой спальне и сражался с собственной совестью. У него не было никаких причин спускаться к чаю. Что ему необходимо — так это как можно скорее вернуться в Лондон. Он приехал в Лимпли-Стоук, только чтобы узнать, носит ли Эсме ребенка его дяди, что и подтвердилось. Честно говоря, он стыдился своих подозрений. Тот факт, что вероятный любовник Эсме живет в ее поместье под видом садовника, его не касается. И его тут ничто не удерживает.

Беда в том, что он никогда еще не хотел женщину так сильно, как Генриетту Маклеллан. За последние четыре дня он только и думал, что ему следовало усадить ее в дурацкую маленькую коляску, взять поводья и вернуться в дом, а затем… затем…

При одной мысли о ней у него пересохло в горле. Внезапно он вспомнил ее нескрываемый трепет, когда его рука скользнула по ее спине и сжала попку, и ощутил, как твердеет и поднимается плоть. Думая о тихом гортанном крике, который издала Генриетта, когда он прервал поцелуй, Саймон еще тверже уверился, что, если бы сумел затащить ее в постель, она стала бы любовью его жизни.

В этом-то и беда. Никогда ни об одной женщине, кроме нее, он не думал как о возможной партнерше на всю оставшуюся жизнь. О единственной, кто навсегда разделит с ним постель.

Такого с ним еще не было.

Разумеется, джентльмены не обсуждают подобные вещи, но Саймон знал, что Рис тоже разделяет его мнение об этом предмете. Оба любили необузданных и неистовых женщин. Кроме того, женщины Риса в дополнение к большим грудям имели еще и оперные голоса. В его случае, как правило, обладали бесспорным чувством юмора. Манерой чувственно двигаться и носить элегантную одежду. И призывным взглядом, который яснее слов говорил: «Иди ко мне».

У Генриетты из всего списка было только чувство юмора — и ничего больше. Шелк на ней выглядел мешковиной, а двигалась она так, словно тело было деревянным.

Конечно, он мог составить новый список, включающий прямоту и откровенность, от которых захватывало дыхание. Страсть, естественная, но ограниченная только чувственными жестами. Нежный, мелодичный смех, почему-то убеждавший в том, что им восхищаются за его прекрасные качества. Не его влиянием в свете. Не физической мощью. Не красотой. Восхищаются им самим.