Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что это у тебя глаза на мокром месте? Ты что, плакать собираешься? Ты же мальчик, мальчики не плачут, – пропела воспитательница.
И тут произошло то, чего никто не ожидал, впрочем, Берта, пожалуй, ожидала, она всегда была готова к плохому. Андрюша вежливо сказал: «Простите меня, я пе… пе… пепере… передумал», развернулся и пошел к выходу. Он думал, что хочет детей и игрушки, но оказалось, что хочет домой с мамой, Бертой и Мурой.
Воспитательница прошла курс психологии и знала, что ребенку нельзя расстраиваться, иначе ему грозит психологическая травма. Она предложила забрать ребенка домой и попробовать привести его когда-нибудь в другой раз. На словах «забрать ребенка домой» возникла некоторая суета: Берта двинулась к выходу, приговаривая «я же говорила, что ему рано в детский сад», Мура закричала «Андрюша, пока!» с лестницы. Берту можно было понять: она немного устала от Клариных детей. И Муру можно было понять: у нее-то уж точно были дела.
Клара уговаривала Андрюшу всеми возможными непедагогическими способами: если он на полдня, хотя бы на час, хотя бы на полчаса останется в саду, она купит ему в Гостином Дворе ту большую машину, катер, самолет, велосипед и мороженое, они пойдут в зоопарк, в группе замечательные дети и игрушки, и Андрюша будет там очень счастлив… В ответ Андрюша вцепился в ее куртку и закрыл глаза. Клара знала, что это означает: он ей доверяет, знает, что она его не предаст, и сейчас они пойдут домой на ближайшие несколько лет… Ситуация казалась совсем уж безнадежной, но тут вдруг раздался густой низкий голос.
– Отпустил маму. Развернулся. Дал мне руку. Пошел, – сказал голос. Голос принадлежал заведующей детским садом. Андрюша отпустил Клару, развернулся, дал заведующей руку. Она ничего не знала о психологических травмах, зато знала какой-то секрет, какую-то имела тайную дудочку, на звук которой завороженно шли дети уже лет тридцать.
Клара вышла из детского сада, печально думая, что самое трудное и даже трагичное для каждой матери – мгновение, когда ее дитя впервые начинает жить без нее, и какие же все-таки Берта и Мура эгоистичные, бросили ее в трудную минуту… И увидела, что Берта и Мура вовсе ее не бросили, они тут, во дворе, на пожарной лестнице. Взобрались по пожарной лестнице и прилипли к окнам детского сада. То есть, конечно, Мура взобралась и прилипла, а Берта стоит внизу и кричит: «Ну что, где он, ты его видишь?! Не видишь? Заберись еще повыше, только не свались, я тебя умоляю!» Клара удивилась, как ловко, оказывается, Мура, закоренелая прогульщица физкультуры, умеет взбираться по пожарной лестнице и какая у нее все-таки хорошая семья.
Если бы встреча была не в гостинице «Европейская», Клара поехала бы на машине – и ничего бы не произошло. Но около «Европы» (так питерские называют гостиницу «Европейская»), как известно, невозможно припарковаться. Клара не хотела нервничать, долго кружить, выслеживать место для парковки, найти наконец и выяснить, что это парковка филармонии или Русского музея и ей тут нельзя, расстроиться и прийти в издательство возбужденной и обиженной. Она хотела прийти на важную встречу так, чтобы создалось впечатление небрежности, вроде бы ей не так уж важно, она случайно по дороге забежала, а могла бы направиться в другое место…
Можно было бы пойти пешком, от детского сада на Тверской до «Европейской» пешком было минут 40, но на Кларе были новые туфли Прада, несмотря на бешеную цену, жесткие, как колодки каторжника, и она не хотела прихромать в издательство с искривленным от боли лицом, со стертыми в кровь ногами, – это была ее первая важная встреча. Впервые ее покупали. У нее к тому времени вышла книжка, затем вторая, третья, и вот – нежданная победа, ей назначили встречу с тем, чтобы «сделать предложение». Кларе (джинсы Армани, белая рубашка Армани, плащ Армани, тогда Армани казался отличным вариантом – и скромно, и дорого, и Армани.) было тридцать шесть лет, на вид двадцать пять, в душе не больше семи, и слова «предложение» и «встреча» высекали в ней искры, сверкали волшебным светом – вот сейчас откроются новые миры, и… И? Ну, просто новые миры.
Клара поехала на троллейбусе, чтобы прибыть в «Европейскую» независимой и отстраненной, с настроением «не надо ничего просить, сами предложат и сами все дадут». С Тверской вышла на Суворовский, проехала Невский на троллейбусе № 5, вышла у Катькиного сада, перешла Невский, повернула на Михайловскую, – шла будто летела, чувствовала себя погруженной в свои мысли писательницей и одновременно зверской бизнес-леди, в общем, роскошной победительницей.
Это было удивительно, увлекательно, нереально, все это новое, что с ней происходило, – так долго она была никому не нужна, а теперь вдруг стала всем нужна! Несколько книг вышло в маленьком московском издательстве, и отчего-то был успех: книги продавались, допечатывались, продавались, и в прежде равнодушном голосе издателя («ну, как вас там зовут, давайте попробуем…») стали звучать нежно-уважительные нотки («кажется, я открыл звезду!»)…
Игра в звезду (хотя почему игра, кто сказал, что это было по-игрушечному?) шла полным ходом. «Мерседес» встречал ее на Ленинградском вокзале (владелец маленького московского издательства посылал за ней свой «мерседес» с водителем, и водитель вез ее по Москве, как настоящую звезду), – и телевидение! – и заискивающие лица редакторов – хотя, казалось бы, им-то чего – а вот чего: она перспективная, нельзя, чтобы ушла к конкурентам. Клара не собиралась к конкурентам, у нее вообще большая часть сил уходила на то, чтобы скрыть изумление и радость: ее издают, ура, это не сон ли?..
Но конкуренты – вот они, сами ее нашли и пригласили на встречу. «Послать за вами машину?» – «Нет, я сама, мне…» Чуть не сказала: «Мне надо ребенка в садик отвести». Прежде ей никто не назначал деловую встречу в «Европейской», ее еще ни разу не переманивали конкуренты, – и так трудно было сдержать щенячью радость, но она же не парвеню, не нувориш – Берта говорила «всегда помни, кто ты», и она помнила. К тому же привычка к хорошему приходит быстро, Клара быстро привыкла – вот ее книги в витринах, а вот картонная табличка на книжном развале – «новая Горячева» (ха-ха-ха, новая она…), а вот интервью с ней, а вот она по телевизору. Попасть на телевидение стремились все, на любую самую глупую передачу все равно кем, гостем или экспертом (хоть чучелом, хоть тушкой), но это оказалось самым скучным: там была нужна не Клара, а именно что ее тушка – ее пудрили, усаживали на диван в студии и задавали глупые вопросы, целью ведущих было показать себя, а не Клару.
Встречались в кафе на втором этаже, за столиком в углу. Напротив Клары сидел совершенно непримечательный человек – глаза, нос, рот, на коленях портфель, – если бы Клара на секунду отвернулась и ей бы поменяли собеседника, она бы не заметила.
Разговор был странный, не о книгах, он даже вид не сделал, что ему интересна писательница Горячева, – сразу после приветствия предложил:
– А давайте не будем рассусоливать? У вас тут в Питере принято разговаривать, а мы в Москве имеем мало времени.
Так и сказал, как иностранец: «имеем мало времени».
– У вас есть новая книга?
– Я сейчас дописываю, – оживилась Клара. – Хотите, расскажу, о чем?