– Полина, да, рецидив может быть. И чем чаще мне об этом напоминают, тем он более вероятен.

– Поняла. Молчу.

– Вот и молчи.

К счастью, в рюкзаке Стаса нашлась и подзарядка, потому мы несколько часов могли смотреть смешные ролики в интернете и не поднимать больше спорных тем, постоянно прислушиваясь к возможным шорохам в типографии. Марина оказалась отстойной подругой для бабули празднующего внука и удостовериться в порядке не удосужилась. Расстраиваться на этот счет у нас уже не было сил.

Темноту мы могли рассекать только светом от телефонов, но время от времени поднимались с пола, чтобы размять ноги. Когда я начала зевать, то подошла к полкам с запечатанной бумагой.

– Стас, как думаешь, какая мягче – офсетная или мелованная?

– Смотря для чего тебе.

– Под голову подложить! Время укладываться спать.

– Я так и подумал. Щупай сама. А у меня рюкзак.

Верно, рюкзак. А он в любом случае удобнее любого из альтернативных вариантов. Я подсветила снизу свое лицо, чтобы он смог разглядеть дружественный настрой, и осторожно покралась назад. Но Стас сразу придвинул рюкзак к себе, потому пришлось самым вежливым образом поинтересоваться:

– Поделимся? Рюкзак большой, а головы у нас маленькие. Особенно твоя.

– А у тебя что есть? – оживился он.

– Полбатончика.

– Не надо. Пить еще захочу.

– Потому-то он до сих пор и лежит в сумочке. Давай, давай, Станислав Борисович, я много чего о тебе плохого думаю, но ты не жмот.

– И на том спасибо. – Стас вздохнул и все-таки уместил рюкзак возле стенки.

Здесь не было грязно – бабуля, вероятно, свои задачи неплохо выполняет, а исключение сделала лишь в сегодняшний день. Или мы уже протерли себе спальное местечко попами, пока ждали. Завели будильник на полшестого и улеглись. Сначала отвернулись друг от друга, но через несколько минут Стас развернулся и почти уперся носом мне в затылок. Возражать я не стала – прекрасно понимала, что и без того одного рюкзака на двоих маловато. Снова зевнула и попыталась погрузиться в дрему, однако думала о том, как завтра Евгения Михайловича будем убеждать прийти к нам на помощь. А потом его смех терпеть. А потом еще и отпрашиваться на часок домой, чтобы переодеться и принять душ…

– Полин. – Стасу, видимо, тоже не спалось. – А ты все эти годы часто меня вспоминала?

– Каждый день, – ответила честно. – И самым недобрым словом. А ты?

– Поначалу было вообще не до того.

Он замолчал, а мне стало интересно:

– Ты в Швейцарии долго лечился? Получается, что вообще не учился?

– Почти полгода на реабилитации, – сказал после паузы. – Потому что Олег и папа – параноики. Хотя уже через месяц ходил пешком по два километра, в конце и на пробежки выгоняли. Так что ты здорово преувеличиваешь, когда думаешь, что с меня пылинки нужно сдувать. Меня так прокачивали, как далеко не всех здоровых. Стоп, мы опять об этом говорим?

– Нет, мы говорим про учебу.

– А-а… Да нет, потом немного учился. Но без системы, посещал факультативы, какие заинтересовали. Про графические редакторы ты ошиблась – у меня нет художественного таланта, но владею я ими не хуже тебя.

Я усмехнулась в стену.

– Догадывалась по некоторым признакам. Я про отсутствие таланта, конечно! А почему именно в наш отдел устроился?

Вообще-то, эта тема меня давным-давно беспокоила. Когда-то я объяснила себе его появление у меня под боком закоренелой неприязнью – прикольно же не только домой вернуться, но и со мной возобновить войну. Но это объяснение противоречило всему, что я узнала позже: Стасу вряд ли необходимо было попасть именно в самую стрессовую ситуацию.

И хуже всего, что на такой вопрос он долго не отвечал, как если бы всерьез задумался. То ли сам до сих пор это решение не осмысливал, то ли сопоставлял, что именно мне может сказать… А последнее наталкивало на самые дикие мысли.

– Полина, – я вздрогнула, когда он наконец-то заговорил. – Нет, лежи так, смотри в стену. Сейчас я кое-что попытаюсь объяснить, а ты попытайся понять.

– Хорошо. – Я слушала, но вся непроизвольно сжалась.

– Представь абстрактную ситуацию, Полина. Еще когда-то в институте ты встретила идеального парня – все, финиш, абсолютно твоя история, любые дальнейшие поиски становятся нелепой тратой времени. Настолько подходящего тебе, что все его недостатки компенсируются твоими достоинствами, и наоборот. Но «а», он тебя презирает как раз за полное совпадение всеми выемками. «Бэ», ваши родители в прошлом встречались, и ты – единственная причина, почему они не смогли быть вместе. «Цэ», когда ты решаешься объяснить, тебя отправляют на долгое лечение, после которого не факт, что вернешься. Как бы ты себя ощущала? Напоминаю, ситуация абстрактная.

Этого было так много, что мне пришлось несколько раз повторить в голове его «а», «бэ» и «цэ», после чего вроде бы улеглось, но как-то неправильно, поскольку меня подорвало вверх. Я метнулась в сторону и замерла возле ближайшего стеллажа, поджав колени. Стас тоже сел, а я вскинула руку, хотя в почти полной темноте это вряд ли можно было видеть.

– Подожди! Ты о чем вообще говоришь? Ты же всегда меня ненавидел!

– Что ты заладила – ненависть, ненависть. Я, может, тогда вообще не ненависть чувствовал.

– Тошноту?

– Почти. Симпатию, например.

Я окончательно опешила:

– А зачем ты ее чувствовал?

– Ты совсем того? Тебя чтобы позлить, конечно!

Вот мы снова почти ругаемся. А я рисковала теперь сама заработать проблемы с сердцем, так громко оно застучало. Надо успокоиться и разобраться:

– Стас, ты ведь сейчас не издеваешься в очередной раз?

– Я – да. А ты?

Он из репертуара не выходил, но я с мысли не сбилась:

– У наших родителей не из-за тебя не срослось! Маме Борис Игнатьевич вообще не нравился до такой степени!

– Это тебе так объяснили? Мне объяснили иначе. Но дело даже не в этом – всегда висела бы дилемма: мое счастье возможно потому, что отец остался несчастным. Или если бы отец стал счастливым, я бы остался несчастным. Так проще вообще никому из нас счастливым не быть, тогда и дилемма отпадает сама собой.

Это было слишком.

– Стоп-стоп, Стас! Не уводи в сторону! Ты хочешь сказать, что в институте… на фоне всего, что между нами происходило, я тебе… нравилась?!

– Нет, я не хочу этого сказать. Но спасибо, что сказала ты.

Зарычала от бессилия. Как сложно вести диалог с таким человеком!

– Ты же меня доводил! Чуть ли не ежедневно подкидывал новые поводы для раздражения! И после того, как вернулся!