Угу, у них гол, а я тут торчу, как репка в огороде… А дно, вообще, вот-вот вылетит нафиг. Со мной вместе.

— Тим, отпускай грушу и падай вниз, я ловлю!

Придется. Иначе так и буду зимовать в этом гнезде — наверх уже не выкарабкаться. Разжала зубы, подняла над головой руки, пару раз дернулась, выкручиваясь, и полетела вниз.

Киран поймал меня в воздухе, прижал к себе, смягчая удар, и аккуратно опустил на землю.

— Ну, Тим, ты молодец!

Игра, со счетом пять — три в нашу пользу, завершилась. Меня хотели то ли обнять, то ли качать, но я сбежала. Но всё равно все были рады. И только вид излучавшей неодобрение темно-серой спины уходившего в сторону общаги упыря меня почему-то расстроил.

После обеда я засела за уроки. Киран и Йорд, бывшие по жизни друзьями, собирались в город, пошляться по ярмарке и выпить пива. Меня позвали, но я объяснила, что с заданиями завал, и отказалась. Как это сделать, не обижая, я уже знала. Достаточно сказать просто «в следующий раз».

Вообще, кроме уроков, я хотела немного поразмыслить. Вот в деревне все было просто. Парень и сволочь были понятиями-синонимами. А тут выходило по-другому. Вопрос — а почему? Потому что парни бывают разными? Или потому, что они принимают меня за своего? А узнав, что я — девчонка, снова превратятся в гадов? Вот не знаю…

Решив, что выводы пока делать рано, занялась рисованием очередных десяти гномьих рун, которыми намедни осчастливила нас леди Матильда.

Бри, уже справившаяся со своими заданиями, покрутилась вокруг меня, вздохнула и убежала в гости в другую комнату, пообещав принести что-нибудь вкусное. Вроде девушки тоже собирались на рынок.

Через час я устало потерла руками глаза — ну не привыкла я к такому! Получалось, что единственный выход — тупо повторять и повторять упражнения и зубрить все, что полагалось знать. По такому принципу можно очистить от навоза самый большой и запущенный коровник Сила тупого труда, ага.

Легла на постель, вытянув ноги. Закрыла глаза. Похоже, в общежитии сейчас немного народу — большая часть усвистела в город, развлекаться. Почти прямо подо мной кто-то ходил. И в тот момент, когда я его почувствовала, замер. А потом сдвинулся так, чтобы оказаться прямо подо мной, и снова застыл. Упырь?

Открыла глаза. Выходит, он тоже сидит в комнате. В город не пошел.

Вздохнув, начала читать по складам «Траххшгар шторнглид веттершаг…»

Интересно, я хоть правильно слова выговариваю? То, что язык узлом завязывается, еще не повод считать, что всё верно. Ладно, домучаю эту жуть, схожу на конюшню.

Заслужила.

Прибой встретил меня радостным фырканьем. Протянув ему с ладони огрызок яблока с обеда, уселась у ног. Конь, шумно вздохнув, положил мне голову на плечо. Тяжелый же, зараза! Но все равно, так приятно. Подняла руку и стала почесывать вороному нос, рассказывая, что он — лучший конь на свете.

— Вижу, вы и впрямь спелись.

Упырь. Собралась встать, но он поднял ладонь:

— Нет, не уходи, мне поговорить надо. Тут, вроде, больше нет никого?

Вошел в денник и сел рядом, почти касаясь плечом. Прибой фыркнул, мотнул головой, здороваясь с хозяином, а потом снова вернулся ко мне.

Я прикрыла глаза, проверяя. Да, он прав. Он, я, лошади и больше никого.

Вздохнул:

— Я должен извиниться, — сделал паузу. — Я дважды обвинил тебя в том, в чем ты был не виноват.

Дважды? Один раз — понятно. С этой микстурой. А второй? Что-то он мне бросил тогда в библиотеке. «Не подходи»? Или, нет, другое. «Ты за мной следишь?»

А сейчас чего ему от меня надо? Спросить или промолчать? Лучше промолчу.

— Вчера я отнес твою микстуру лорду Йарби. Он её проверил. Ромашка, цветки бузины, росянка, да?

— Еще шалфей и фиалка, — вздохнула я.

— А попутно он рассказал мне, как тебя чуть не выгнали с собеседования. Но если б тебя послали следить за мной, ты бы проскочил как по маслу, даже если б у тебя магии не было вовсе. Вот и выходит, что ты не тот, за кого я тебя принял. Извини.

— Да ничего, — пожала плечом я. — У меня хватило уже мозгов понять, что у тебя самого не все ладно.

— И что ты понял?

— Смотри сам. С тобой происходит несчастный случай — падение в реку, но тебя никто не ищет. Целых три дня. Потом ты появляешься здесь и сидишь на уроках, хотя все, что нам рассказывают, знаешь. Вот думаю, ты в опасности и прячешься тут. Но это — не мое дело. И делиться с кем-то соображениями тоже не собираюсь. Разве только с тобой, — позволила я себе короткую улыбку.

— А ты не дурак!

Вздохнул и замолчал. Потом протянул руку и тоже стал почесывать морду Прибоя. Коня наше внимание, похоже, устраивало.

— Спросить можно? — решилась я.

— Попробуй, — отозвался он после паузы.

— Что, как ты думал, было в моём настое?

— Тим, сколько тебе лет? — непонятно ответил он вопросом на вопрос.

— Двенадцать. В октябре тринадцать, — я решила, что тайны в этом нет. — А тебе?

— Мне скоро четырнадцать.

И снова замолчал.

— Так что ты там искал? — повторила я.

— Хочешь знать? — совершенно неожиданно разозлился он. Слова вылетали змеиным шипением из сжатых губ. — Мой позор!

— Ыы-ы? — обалдела я.

— Ладно, — плечи парня как-то обмякли. — Ты после этого не захочешь говорить со мной, но, думаю, так даже лучше. Предыстория проста. Когда умирала моя мама, она взяла с меня клятву, что до двадцати лет я останусь девственником. И я поклялся. И собираюсь сдержать слово, чего бы мне это ни стоило. Она просила из последних сил, понимаешь? И я знаю, она следит за мной оттуда…

— Твоя мама умерла? — спросила я, чтобы заполнить тишину. Сказанное не лезло ни в какие ворота. В деревне девки и парни теряли невинность в тринадцать-четырнадцать. В пятнадцать-шестнадцать часто были уже женаты или замужем и ждали детей. Меня в первый раз попытались изнасиловать то ли в восемь, то ли в девять. Вспомнить жутко. А тут до двадцати! К чему такие странности?!

— Шесть лет назад, — отозвался он.

— Моя вообще умерла, едва родила меня, — вздохнула я. — Так и что дальше?

— То дальше. Юбки крутятся вокруг меня уже года три. Все им что-то надо! Но я просто сбегал. И надеялся, что так и буду жить. Что смогу легко исполнить клятву. А потом на моем пути попался ты! — голос звучал чуть ли не обвиняюще. — И это — позор!

Я повернула голову, с недоверием уставившись в горящие темные глаза. Он что, всё-таки спятил?

— Что позор?

— То, что мне нравится парень! Это плохо, противоестественно!