– Средство!

Док расхохотался.

– Да это обыкновенный кофеин! Кстати, рискованное дело. В следующий раз с твоей сабой это может не пройти.

Господин побледнел, у меня екнуло сердце.

Док открывает шкатулку, вынимает пузырек, и он, словно случайно выскальзывает у него из руки и падает на пол. Звенит стекло, блестят в свете настольной лампы мокрые осколки.

– Ах! Какая жалость! – воскликнул Док.

– Сволочь! – сказал Маркиз и зашагал к выходу. – Пошли, Жюстина!

Я наскоро оделась и поспешила за ним. Он ждал в дверях. Взял за руку, вывел на улицу. Там коротко бросил:

– Ты будешь наказана!

И не проронил ни слова больше.

Знал бы он, какой сладостью прозвучало для меня слово «наказание»!

Возле дома шепчу:

– Прости меня!

– Прощение возможно только после наказания, – цитирует он Кодекс рабыни.

Нас ждет Кабош. На кухне, на табурете, стоит ведро с водой, из которого торчат тонкие палочки без коры.

– Маркиз! – взмолилась я. – Ты же знаешь, что я терпеть не могу розги!

– А наказание не для того, чтобы кайф ловить.

– Кабош будет меня пороть?

– Нет. Мэтр здесь в качестве врача. Чтобы я часом не запорол тебя до смерти. Раздевайся, раздевайся! Чего стоишь?

Ударов было сорок, как в иудейской традиции. До крови Маркиз не бил, но синие полосы остались. На следующее утро я имела удовольствие любоваться ими, глядя на себя в зеркало. Некоторый извращенный кайф я все же словила. Я была к этому подготовлена «путешествием» в запруженный флагеллантами средневековый Реймс.

Телефон Небесного Доктора мы нашли в записной книжке Маркиза, конфискованной во время обыска. Номер записан под двумя буквами «Н.Д.».

Я позвонил.

– Извините, вы набрали несуществующий номер, – сказал женский голос.

Подумал, что ошибся, позвонил еще.

– Извините, вы набрали несуществующий номер.

В общем-то, ничего удивительного, номер телефона можно быстро сменить при наличии-то денег. Этот их Небесный Док слышал, конечно, о деле Маркиза и решил залечь на дно.

– Придется ехать, – сказал я Сашке.

Адрес у нас был, его обнаружили в записной книжке Ольги Пеотровской. Удивляло одно мелкое несоответствие: в записной книжке указан тридцать первый этаж, а в дневнике – тридцатый. Наверное, описка. В крайнем случае, проверим оба.

Ультрасовременная сияющая башня на охраняемой территории со сквером у подножия, отдельной диспетчерской и бухгалтерией. Пожилой консьерж (не иначе бывший профессор) смотрит подозрительно, но после предъявления удостоверений в недра башни пускает.

Идем по пушистому ковру, мимо живых пальм и раскидистых монстер к шикарной двери в облицованной мрамором стене. За дверью – всего лишь бухгалтерия.

– Нам нужны сведения о жителях тридцатого и тридцать первого этажей.

Девушка за компьютером удивлена.

– В доме тридцать этажей.

Ну как я и думал, описка.

– Тогда тридцатого.

Вручает распечатки фамилий владельцев – смотрю их уже в лифте. Насчет количества этажей бухгалтерша не обманула. На панели лифта (не иначе черного дерева) только тридцать кнопок.

В пентхаусах живут семьи, ни одного одинокого молодого человека. Впрочем, из того, что Небесный Доктор принимал Ольгу один, еще не следует, что он и живет один. Мало ли, мама в Париж уехала. К тому же регистрация далеко не всегда совпадает с реальным положением дела.

Поднялись на этаж. Я поискал номер квартиры, указанной в записной книжке Пеотровской.

– Мать!

– В чем дело? – спросил Сашка.

– Нет такого номера! Самый большой номер – сто пятнадцать. В записнухе – сто восемнадцатый!

– Может, пятерка так написана?

– Хрен его знает! Может.

В квартире номер сто пятнадцать обитает строгая пожилая дама, явно из бывших. Про себя я окрестил ее «генеральшей».

– Мы буквально на десять минут, госпожа… – Я взглянул в бумажку. – Шацкая. Только поговорить.

Она с отвращением взглянула в наши удостоверения, но в квартиру пустила.

Никакого намека на китайщину, скорее апартаменты напоминают дворец графа Шереметева: стулья с гнутыми ножками, стены, обтянутые шелком, и старинные вазы.

– Госпожа Шацкая… Константин Шацкий – это ваш сын?

– Муж.

Я вздохнул. Явно пальцем в небо! Небесному Доктору вряд ли больше тридцати пяти. Но все же продолжил:

– Интересуется Китаем?

– Нет, никакой ерундой он не интересуется. Он президент строительной фирмы.

– У вас есть сын?

– Дочь. Живет в Лондоне.

– Понятно… Возможно, у нас не совсем верный адрес… Нас интересует мужчина тридцати-сорока лет, несколько лет проживший в Китае, любящий восточную культуру, возможно, окончивший Институт Стран Азии и Африки. Не знаете такого?

Упоминание элитного вуза, видимо, вызвало в душе «генеральши» толику уважения, и она честно задумалась.

– Нет, молодой человек, такого не знаю.

– А над вами кто живет? – как ни в чем не бывало, спросил я.

– Над нами чердак и крыша с солярием. Слава богу, смотрит охрана – бомжей нет!

Осмотр чердака и солярия, естественно, ничего не дал.

– А может, она выдумала все? – предположил Сашка уже в машине.

– Кто?

– Пеотровская. Скучно ей было в банке работать с ее темпераментом, вот и выдумывала про всяких Небесных Докторов.

Я покачал головой. До сих пор все написанное Ольгой в дневнике неизменно подтверждалось. Можно, конечно, у Маркиза спросить, но я почти не сомневаюсь, что снова нарвусь на его наглое «не помню!».

Сподвигнуть Маркиза на очередное «путешествие» оказалось не таким уж трудным делом. После визита к Доку и наказания розгами я чувствовала себя практически не хуже, чем до. Кабош посмотрел, померил давление и подтвердил.

Мы попросили Кабоша приехать, если он не дозвонится нам в течение полутора суток. Он ругался, отговаривал, но приехать обещал, если уж мы «такие идиоты».

Наблюдая, как Маркиз раскладывает иглы, я поняла, что была еще одна причина его сговорчивости. Мой побег к Доку возымел действие – теперь Маркиз боялся меня потерять.