Утром в воскресенье она пошла с Сашей и детьми на стадион ближайшего спорткомплекса. Лиза отправилась в бассейн и тренажерный зал (придумала себе занятие!), муж с сыном — на теннисный корт, и Оля решила пойти с ними — немного побегать. Она сделала первый круг, заметив краем глаза мужчину, который выполнял упражнения на брусьях, пробежала второй и остановилась. Это был он. Оля так часто рисовала себе их встречу, и такой нереальной она казалась, что она сразу, не раздумывая, пошла к нему. Игорь спрыгнул с брусьев и увидел ее.

— Привет.

— Привет.

— Занимаешься?

— Ты, смотрю, тоже.

Ольга обрадовалась, что сегодня она такая хорошенькая: в новом спортивном бело-красном костюме, беленьких кроссовках и футболке, со стильной стрижкой. И фигура у нее до сих пор стройная, как у девочки. Взгляд, которым он окинул ее, подтверждал — да, она действительно прекрасно выглядит.

— Я здесь с семьей. Во-о-он они на корте.

— Знаю. Я их часто тут вижу.

— И как тебе Алекс?

— Хороший мальчишка.

— Твой сын!

— Нет, — покачал головой Игорь, — не мой. Его.

Ей стало обидно, что он так легко отказывается от сына.

— Знаешь, когда ты жил у меня, — почему-то вдруг вспомнила она, — ты приходил и уходил всегда так тихо-тихо. И ничего после себя не оставлял — никаких личных вещей, даже грязных носков.

Игорь усмехнулся, и лицо его приняло насмешливо-нагловатое выражение, которое ее раньше так бесило.

— А ты горела желанием их постирать!

Но теперь ее не задевал подобный тон, она чувствовала себя старой и мудрой и, как ей казалось, понимала истинный смысл его слов.

— Да, — с бесстрашной улыбкой сказала она, подняв голову и глядя ему прямо в глаза. — Можешь смеяться, но я хотела стирать тебе носки. И готовить обед, и рожать тебе.

Он не засмеялся. А если и удивился, то не подал виду.

Еще мгновение, и Ольга обвила бы его шею руками и прижалась бы щекой к его груди. Но она не сделала этого. Просто стояла и смотрела, всматривалась в его такое любимое лицо. Что она видела? Сострадание, печаль, муку, жалость? Все это вместе, может, и есть любовь? Игорь молчал, и она снова заговорила.

— Я люблю тебя. Я никогда не говорила тебе этого. Но любила тебя всегда. И знаю, что ты тоже меня любишь… — Он прижал ладонь к ее губам, заставив умолкнуть.

— Не надо. Забудь, что ты только что сказала.

— Я сказала правду. И не хочу больше врать. Не хочу, чтобы все оставалось так, как сейчас…

— Чего ты не хочешь? Чтобы твоя семья была счастлива? Чтобы твоим детям было хорошо?

— Им будет хорошо.

— Не думаю, — покачал он головой. — Я сам виноват, не нужно было мне тогда, на море подходить к тебе.

— Когда-то ты сам говорил, что наша встреча была предопределена свыше…

— Я не о том. У вас (он подчеркнул это слово) вырос прекрасный сын. Но он вырос без меня, и этого уже не изменить.

— Все можно исправить.

— Все можно испортить. Сказать ему, что его отец вовсе и не отец? И что, он перестанет его любить и полюбит меня?

— Ну… — Ольга замялась, не успев подумать о возможной реакции сына.

— Я не позволю тебе ломать ему жизнь, Оля, — тихо сказал он. — И твою тоже не стану. Поэтому — забудь. Все это — в прошлом, а то, что сейчас — это и есть жизнь, твоя жизнь. Не спеши ее усложнять.

— Хорошо, пусть сейчас это сложно, — покорно согласилась она, — но потом, когда он вырастет…

— И потом — тоже. Это ведь жизнь, а не мексиканский сериал. Какая, в сущности, разница, кто его биологический отец? У него есть настоящий, понимаешь.

— Ты его не любишь. — У Ольги в глазах стояли слезы.

— Поезд ушел, Оля. Что толку с криком бежать за ним?

Ольга проглотила ком обиды, тряхнула головой и дерзко улыбнулась ему сквозь слезы.

— Как твоя жена?

— Ждет ребенка. Она осталась совсем одна после смерти Андрея. Сейчас у нее есть только я. И наш будущий ребенок.

— Так бы и говорил. Плетешь что-то про заботу о сыне. А думаешь о ней.

— Конечно, думаю. Это ведь моя семья. Семья — это то, что нужно ценить.

Он окинул ее взглядом, выражение которого она не смогла уловить, потом повернулся и ушел. Это было так неожиданно, обидно до слез, несправедливо и неправильно, что Ольга растерялась.

Игорь шел быстро, боясь обернуться, боясь увидеть ее, такую близкую и родную, несмотря на все эти годы. Он стиснул зубы и сжал кулаки, усилием воли заставляя себя уйти, навсегда убежать из ее жизни. Как это трудно — отпустить любимую и желанную женщину, когда она вот так смотрит в глаза и говорит «люблю». Никогда раньше Игорь не был уверен в ее чувствах. Он знал, что не безразличен ей, но и только. Ему казалось, за прошедшие годы он излечился от этой любви. Но сегодняшнее откровение Ольги смутило, сбило, испугало его. Он не знал, что с ним делать. И просто сбежал.

Что он может предложить ей? Редкие встречи на чужих квартирах? Ворованную любовь? Внести сумятицу и хаос в их семьи, чтобы страдали все — их супруги, дети, да и они сами?

Да, если слушать свое сердце, он должен сделать так, чтобы они были вместе, а их близкие не страдали. Но он пока не знает такого способа любить двух женщин, да так, чтобы всем было хорошо. Знает только одно — больше им нельзя видеться! Они как два реактива, которые, смешиваясь, превращаются во взрывчатку. Стоит еще раз встретиться — и произойдет непредсказуемая и непоправимая реакция.

Она ведь женщина. Слабая влюбленная женщина. И раз при всей своей гордости говорит такое — значит, не может больше вынести разлуки. А он обязан вынести и решить это придется ему за них двоих.

Игорь чуть замедлил шаг, очень хотелось повернуться и еще раз на прощание взглянуть на Ольгу. Но он боялся увидеть ее плачущей, боялся своей жалости и того, что может за этим последовать.

Но она не плакала. Она просто стояла и смотрела, как он навсегда уходил из ее жизни, и старалась запомнить его на прощание. Он прав. Во всем прав. Это просто затмение. Она не может оставить мужа. Несмотря ни на что, она любит их всех — Сашу, Лизу, Алекса. Всех! С Сашей столько связано — вся жизнь!

А с Игорем только эпизод. Эпизод на фоне многосерийного фильма под названием жизнь.

Я всегда знала, что не такая, как все. Знала — и все. Еще в раннем детстве я поняла, что никто из моих сверстников не испытывает столь сильных эмоций и не имеет таких сумасбродных желаний, как я. И это меня не пугало, наоборот, радовало. Это говорило о моей избранности. Еще тогда я понимала, что быть не такой, как все, лучше, чем одной из тысячи. Эту смелую в своей восхитительной наглости мысль я высказала маме, когда мне было лет семь и я уже точно знала, что не ошибаюсь в своих представлениях о себе любимой. Моей маме, учительнице младших классов, явно не понравилось заявление дочери о своей уникальности. (По правде говоря, мне казалось, что мама такая же, и поэтому чувствует так же, как я. Более того, я подозревала, что, возможно, все люди знают о собственной самобытности и так же остро ее ощущают, просто не говорят об этом, как не любят говорить о том, откуда берутся дети.) На мое сбивчивое: «Понимаешь, мама, я знаю, что я, вот такая, как я… Я чувствую, что я совсем не такая, как Саша или Люда. Я знаю, что я такая одна…» — и тому подобное мама холодно посмотрела на меня и прочла лекцию о поведении младших школьников.