Из монастыря они вернулись в город. Ходили, любовались. Пока Вера не почувствовала, что ноги ее гудят и стонут от непривычно долгих пеших прогулок. Вот оно, пагубное влияние цивилизации.

Но впереди было еще целых два дня, которые Виктор успел распланировать.

Остаток конференции прошел как во сне – на второй день они торопливо выступили со своими докладами и снова сбежали в город. И только перед отъездом из Ярославля Вера узнала, что исторические места, по которым водил ее Кац, были запланированы организаторами конференции в экскурсиях для гостей. Все участники, как приличные люди, разъезжали по городу в автобусе, а Кац и Орлова бродили пешком, как студенты.

Сказать, чтобы Вера расстроилась? Нет. Помолодела на двадцать лет и набралась жизненных сил. Ей было не в чем упрекнуть своего экскурсовода: он был деликатен, учтив. Был серьезен, когда Вера ждала серьезности, и игрив, когда она затевала очередную словесную перепалку. Кац безошибочно чувствовал ее настроение. Он ничего не навязывал Вере, ни к чему не принуждал, зато безупречно угадывал желания женщины.

«Зайдем в кофейню?» – спрашивал он, едва Вера начинала чувствовать жажду. «Здесь хорошие сувениры», – говорил Виктор, подводя спутницу к лавке, на которую она сама только что положила глаз. «А вот и замечательный ресторан», – радовался он, как только Вера понимала, что голодна. Их желания и вкусы удивительным образом совпадали.

Невольно Вера вспомнила об Ильнуре: бывший муж тоже трогательно заботился о ней. Только забота его нередко шла вразрез с ее собственными желаниями, а ему это и в голову не приходило.

Вечером третьего дня, накануне отъезда, организаторы устроили шикарный банкет. Музыканты, певцы, почти свадебный стол.

Виктор, как и обещал, явился при полном параде. Стоило Вере взглянуть на него, и чувства, которым она не давала воли, вдруг всколыхнулись. Вера села в самый дальний угол стола, подальше от света, и решила уйти, как только закончится официальная часть: не могла она позволить себе новых ошибок.

А Виктор блистал. Рассказывал анекдоты, произносил звучные тосты, острил. Вскоре добрая половина ученых жен, разгоряченных спиртным, смотрела на порнографа влажными от вожделения глазами. Профессорши и доцентши выстраивались в очередь, чтобы потанцевать с ним. А под зажигательную «Мурку» – господи, она-то здесь, откуда взялась?! – лихо отплясывающие дамы заманили Виктора в центр своего круга.

Аспирантки, изумленные поведением преподавателей, не решались нарушить субординацию и присоединиться к бурному веселью, но тоже смотрели на великолепного доцента во все глаза.

– Вы что, – поинтересовалась Вера у одной из них, – никогда не видели, как танцуют преподаватели?

– Н-нет, – проблеяла девушка, – я в шоке!

Вера усмехнулась и поднялась с места – созерцать и дальше научную вакханалию не было никакого желания. Она стала пробираться к выходу.

Оказавшись у самых дверей, Вера бросила прощальный взгляд на танцующих. И увидела, что Виктор неотрывно смотрит на нее. Он сделал попытку вырваться к ней из кольца сотрясающихся в такт музыке женских тел, но его не пустили.

Вера коротко махнула рукой, прощаясь, и вышла за дверь.

Она больше не позволит себе неразумных порывов страсти: не осталось душевных сил для новых разочарований. При всем своем обаянии и притягательности автор порнографической прозы, любимчик женщин и щеголь – герой не ее романа.

И конец приключению. Завтра – домой.

К новому учебному году в «храме науки» все окончательно встало с ног на голову. Теперь уже ни у кого не оставалось сомнений – объединению быть. Хотя по всем документам педагогический институт оставался пока независимым вузом. Но странные вещи творились вокруг.

Сначала переименовали кафедру английской филологии в кафедру английского языка и переводоведения. Шустрые студенты быстро окрестили ее «природоведением».

Факультет иностранных языков объединился с прочими гуманитариями и превратился в Институт филологии и искусств – в народе «песен и плясок». Словесной вакханалии не выдерживали уже не только филологи – естественники и те взвыли.

И бог бы с ними, с названиями – лишь бы не ставили в печь, – но в институте, напротив, казалось, образовался филиал крематория: горели рукописи, книги, люди.

Старые программы оказались вдруг никуда не годными, и каждый преподаватель вынужден был переписать все курсы заново, руководствуясь жуткими инструкциями о двухстах листах, присланными из Москвы. А ведь и там кто-то сочинил эту галиматью, потратил рабочее время людей и денежный ресурс. Стоило преподавателям справиться с поставленной задачей, как их работа моментально превратилась в сизифов труд – из Москвы пришли новые директивы...

С книгами получилось еще хуже: ректор по указанию свыше дал приказ вывезти библиотечный фонд, который собирали с момента создания института – сто сорок лет, – в библиотеку университета. Сотрудники дневали и ночевали на работе, собирая книги и периодику в путь. Упаковали, привезли. И выяснилось, что университету библиотека пединститута нужна как рыбке зонтик – нет у них свободного места для книг! Дополнительных помещений никто не выделял. Пришлось везти все обратно, но уже не в библиотеку, – ее забрали под какие-то административные нужды, – а на склад. Впрочем, название «склад» было весьма условным, как и все теперь в этом «храме науки». Обычный подвал: холодный, сырой. Сердце кровью обливалось, стоило подумать об этих книгах – среди них были и ценные старинные экземпляры. Пройдет совсем немного времени, и некогда прекрасная библиотека превратится в целлюлозную кашицу.

Только кого из администрации это теперь волновало?! Раньше студенты готовились к занятиям в библиотеке, а сейчас есть Интернет. Зачем им книги? Как сказал драгоценный Камиль Шабанович, «будущее педагогики – в нанотехнологиях». Видимо, все-таки переоценила Вера Александровна способности ректора: значения многих слов он до сих пор не понимал.

Но страшнее, чем с рукописями и книгами, дела обстояли с людьми. Одна Варвара Тихоновна – «последний из могикан» – держалась на плаву, повторяя: «Меня отсюда вынесут только вперед ногами». Остальные пенсионеры сдавались один за другим: уходили, не выдержав гнетущей атмосферы и унижений. Хорошо, если было кому поддержать материально. А как прожить на пенсию тем, у кого нет успешных детей?

Тамара Львовна тоже сдалась. Не просто ушла с заведования, а уволилась с работы, доведенная придирками и претензиями до нервного срыва. Система избавлялась от «старых коней» в пользу молодых – блатных и необузданных жеребцов.

Новой заведующей кафедрой – три года назад никто бы в этот бред не поверил – назначили Иру! Вчерашнюю ассистентку, безграмотную девицу, которую Тамара Львовна вынуждена была взять на работу по просьбе самого ректора, как теперь стало известно. Зря она согласилась тогда – вырыла себе могилу. Пристроили бы тупенькую Ирочку в какое-нибудь другое место, а об отказе рано или поздно забыли. Но Тамара Львовна была человеком еще советской закалки – привыкла выполнять указания руководства.