При виде того, кого ей так нравилось называть своим малышом, Мариетта не произнесла ни слова, но, когда Бодуэн снял шлем и покрывало, Тибо увидел, как она побледнела, и во взгляде, которым она с ним обменялась, он прочел нестерпимую боль. Сам же Бодуэн ничего не заметил — слишком устал. Два дня медленной езды утомили его больше, чем любое сражение. Возможно, дело было еще и в том, что он осознал, до какой степени ослабел, и снова начал тревожиться за судьбу королевства. Он сказал об этом вслух и без обиняков:

— Мне ни за что не продержаться до тех пор, пока ребенок достигнет возраста, когда он сможет править. Со смертью Монферра рухнуло все. Кто сможет управлять после меня до тех пор, пока наследник достигнет совершеннолетия? Если вообще родится мальчик! И потом, маленький ребенок — это такое хрупкое существо! Может быть, надо уговорить Сибиллу снова выйти замуж? Но за какого принца теперь ее выдать?

— Почему непременно за принца? — спросил Гийом Тирский, вошедший, по своему обыкновению, без доклада. — До рождения ребенка осталось совсем немного, и, если он окажется жизнеспособным, совершенно ни к чему звать сюда какого-нибудь королевского сына или племянника. Вполне подойдет какой-нибудь из наших знатных сеньоров, храбрый, умный и верный.

— О ком вы думаете?

— О Бодуэне де Рамла, старшем из братьев Ибелин. Он сходит с ума от любви к принцессе, изнывает от страсти к ней, ее замужество довело его до отчаяния, но это человек достойный и, вне всякого сомнения, преданный вам.

— Почему бы и нет? Если он нравится моей сестре...

— До приезда Монферра он был ей далеко не противен.

— Возможно, это верное решение... хотя мы не знаем, справится ли он. Но, если времени мне будет отпущено слишком мало, вы можете, как в годы моего несовершеннолетия, назначить регента. Мой кузен Раймунд прекрасно справлялся с этой задачей, и он еще достаточно молод... А поскольку он, кажется, неспособен произвести на свет потомство, он не сможет рассчитывать на то, чтобы стать родоначальником собственной династии, которая сменила бы нашу...

— Отсутствие потомства не мешает вынашивать честолюбивые замыслы. Кроме того, вы прекрасно знаете, что собрание баронов не смирится с его регентством! Но в любом случае, — очень мягко прибавил канцлер, — у нас вполне достаточно времени для того, чтобы взвесить все «за» и «против». Как вы себя чувствуете, Ваше Величество?

— Я очень устал, но это вполне объяснимо: я еще не совсем выздоровел. Немного отдохну, и тогда мои силы, надеюсь, полностью восстановятся. А теперь давайте поговорим о том, что произошло за время моего отсутствия. Что византийцы?

— Как только вы позволите, они явятся вас приветствовать.

— Завтра! Или лучше послезавтра. Они вполне могут подождать еще сутки. Мне надо уладить другое: этот брак, заключенный без королевского позволения. Тибо, — добавил он, повернувшись к своему щитоносцу, — приведи ко мне мессира Рено.

— Никуда не ходите, Тибо, — вмешался Гийом. — Его уже здесь нет!

— Уже нет? — загремел Бодуэн, у которого от ярости сразу прибавилось сил. — Это похоже на отступничество, я считал его неспособным на такую низость. И кто же здесь распоряжается?

— Балиан д'Ибелин. Между прочим, он прекрасно справляется с этим, поскольку не менее отважен, чем Рено, но более хладнокровен. Что же касается Рено, он побывал у меня перед тем, как отправиться в Моав со своей супругой, то есть неделю назад...

— Он посмел это сделать? И вы не бросили его в темницу?

— Нет, Ваше Величество, и я думаю, вы меня поймете. Прибытие византийского флота заставило его призадуматься. Если, как мы предполагали, войска двинутся морем в сторону Египта, Саладин может заключить из этого, что огромная территория Трансиордании останется без защитника, и, не переставая отражать ваше наступление, послать войска через Красное море с тем, чтобы захватить эти обширные владения, ключевую позицию королевства на юге. Конечно, он заслуживает наказания, но...

— А он не так уж глупо рассудил! И потом, никто здесь не рассчитывал снова увидеть меня живым, верно? Забудем об этом! Есть другие новости?

— Да, Ваше Величество, и важные: Филипп Эльзасский, граф Фландрии, только что прибыл в Кесарию с большой армией. Признаюсь, меня это очень радует: я не перестаю рассылать по всей Европе письма, обращаюсь к королям и князьям, прошу их вспомнить о Святой земле, прислать нам войска, и...

— Господи, да что же вы раньше-то об этом не сказали? Это самая лучшая новость, какая только может быть! Вот оно, спасение, посланное нам небесами в ответ на мои молитвы. Граф Фландрский — не король, но он — один из высших сеньоров христианского мира и ближайший наш кровный родственник, а кроме того, его сближает с нами любовь к Святой земле, ведь его отец, граф Тьерри, четырежды приезжал сюда молиться и сражаться. И женился он на Сибилле Анжуйской, дочери моего деда Фулька от его первой жены. Если Филипп также отважен, как его отец, не надо искать другого военачальника, который возглавил бы поход франков в Египет на византийских судах! А я тем временем подготовлю надежную оборону, и когда Саладин, изгнанный из своего тучного Египта, отправится в Сирию заново собирать войска в надежде напасть на нас с тыла, мы будем готовы его встретить! Мой отец был прав: до тех пор, пока султан станет удерживать Египет, королевству нечего рассчитывать на долгий и прочный мир!

При виде того, какой радостью сияет это уже так жестоко изуродованное болезнью лицо, у обоих слушавших его сжалось сердце, но канцлер-архиепископ в душе возблагодарил Господа: Бодуэна не покинула вера в величие его короны. Несмотря на то, что его страдания внезапно сделались особенно тяжкими, он оставался королем, хранил надежду и не отказывался от великих замыслов. Он понял, что Саладин, несмотря на перемирие, не будет до бесконечности сидеть, затаившись в своем каирском дворце, и что единственный способ помешать ему снова наложить лапу на Иерусалимское королевство — это вынудить его защищаться. Но покинуть пост бдительного стража королевства было невозможно. Прибытие Филиппа Эльзасского освобождало его от необходимости отправляться в поход, пусть даже в глубине души он и сожалел о том, что другой, а не он сам, будет увенчан лаврами победителя.

Гийом Тирский, способный читать мысли бывшего ученика, невольно улыбнулся:

— Не уноситесь в мечтах слишком далеко, Ваше Величество! Ваш герой восемнадцать лет женат на Изабелле де Вермандуа!

— Я об этом и не думал. Как бы там ни было, вдова не может снова выйти замуж раньше, чем минет год, а паломничество нашего родственника, возможно, так долго и не продлится. Но это не мешает нам возблагодарить Господа за то, что он послал нам его!

Бодуэн вскоре осознал, что немного поспешил возносить хвалы. Не то чтобы граф Фландрский ему с первого взгляда не понравился. Этот крупный феодал, крепкий сорокалетний мужчина, образованный человек и любитель поэзии, славился еще и как великолепный управляющий. Умел он быть и первопроходцем: по его распоряжению в его владениях проводилось осушение болот Аа между Ваттеном и Бурбургом, он руководил благоустройством городов Камбре и Лилль. Так что можно было и призадуматься, отчего это он покинул свои богатые земли и повел такое большое войско в долгий и трудный поход под видом паломничества. Возможно, он захотел последовать примеру отца, графа Тьерри, четырежды сюда приходившего и проявившего такое благочестие, что тогдашний патриарх вручил ему сосуд с несколькими каплями крови Христа, собранной на Голгофе Иосифом Аримафейским. Этот сосуд стал предметом поклонения, когда его доставили в Брюгге[46]. А может быть, он надеялся вымолить у небес наследника, которого за восемнадцать лет брака не сумела принести ему супруга, Изабелла де Вермандуа? Мудрый и прозорливый Гийом, давно наблюдавший за людьми, не мог в это поверить. Приветливое лицо графа, его прекрасные манеры и румянец кутилы на свежем лице не мешали заметить холодный, как камень, взгляд серо-синих глаз и хищную челюсть... Но Бодуэн был слишком молод для того, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Он великолепно и сердечно принял родственника в присутствии всех своих баронов и византийских послов. Со свойственной его летам восторженностью он не утаил от гостя, что видит в нем человека, ниспосланного провидением, благодаря которому — в той же мере, в какой и благодаря императору, — захватнические поползновения Саладина могут быть пресечены, и франкское королевство сможет отвоевать отнятые у них земли графств Эдессы и Тюрбесселя. Кроме того, в случае, если смерть заберет его, Бодуэна, раньше, чем он рассчитывает, разве не станет Филипп Эльзасский, с его выдающимися достоинствами, лучшим регентом, какого только можно пожелать?