Альгидрас усмехнулся, не открывая глаз.

– Она не принадлежала им. Никому из них. Она не принадлежала даже мне – лишь Святыне. И та требовала служения, как ты и сказала, раз за разом. А потом Святыня позволила убить весь род. Моего отца, братьев, сестер, племянников, старую бабку, Альмиру… Мне не за что ее любить, – просто закончил он.

– Мне жаль, – пробормотала я.

Он ничего не ответил. Желая сменить неприятную тему, я попросила:

– Покажи книгу.

Альгидрас тут же переместился к скамье и подтянул сверток поближе. Я невольно моргнула, потому что едва успела отследить его движение: настолько оно вышло плавным и стремительным одновременно.

– Все хваны так двигались? – не удержалась я.

Он вскинул на меня удивленный взгляд.

– Ты мгновенно переместился с земли к лавке, – пояснила я.

Альгидрас посмотрел на то место, где сидел несколько секунд назад, и пожал плечами:

– Не знаю. Меня многому учил Харим. Это тоже, верно, от него. Я не замечал.

«Занятный человек был этот Харим», – подумалось мне.

Однако, стоило Альгидрасу отложить плащ в сторону и пододвинуть мне книгу, все прочие мысли тут же вылетели из головы. Я соскользнула с лавки и встала на колени рядом с ним – все равно платье стирать.

Книга была одной из тех, что мы купили на рынке. Тогда я даже не успела ее толком рассмотреть, поэтому сейчас руки сами потянулись дотронуться до темной потертой кожи. Однако в нескольких миллиметрах от обложки мои пальцы замерли.

– Можно? – нерешительно спросила я. – Не испортится?

Альгидрас, стоявший на коленях рядом со мной, усмехнулся:

– Она несколько морей проплыла и прошла десятки рук.

Я осторожно провела рукой по шершавой поверхности. Названия не было. Я открыла первую страницу.

Если что-то и любила я в жизни беззаветной и непроходящей любовью, так это книги. Их вид и запах успокаивали меня до состояния полного умиротворения и гармонии с миром. И вот сейчас я позабыла обо всем на свете, потому что (страшно представить!) в моих руках была старинная книга. И то, что она была на незнакомом языке, не имело никакого значения. Меня повергала в трепет сама ее древность. Затаив дыхание, я смотрела на витиеватые письмена и понимала, что эти же элементы встречались в большинстве узоров Альгидраса.

– Какой это язык? – спросила я.

– Старокварский, – ответил он.

– Почему ты пишешь на старокварском?

Боковым зрением я увидела, как Альгидрас рядом со мной нахмурился. В первый момент он ничего не ответил, и я уточнила:

– Или твоя резьба на хванском, и они просто похожи?

– Странно, что ты это заметила, – негромко откликнулся он, словно тянул время.

– Я лингвист, – пояснила я и, наткнувшись на вопросительный взгляд, закончила мысль: – Разбираться в языках – моя работа.

– Ты знаешь много языков? – Он определенно тянул время!

– Не столько, сколько ты. Всего лишь два. Но я понимаю принципы устройства языка. Если они схожи, значит, когда-то были едины.

Я старалась говорить как можно проще, чтобы он понял, и все время ловила себя на мысли, что он поймет и так – я слишком его недооцениваю. Альгидрас несколько мгновений смотрел на меня очень внимательно, и я привычно смутилась под его взглядом, потому вздохнула почти с облегчением, когда он отвел глаза и, проведя пальцем по строчке, сказал:

– Моя резьба на старокварском. Ему меня обучил Харим. Все священные заговоры творят на нем. В монастыре меня учили тому языку, на каком квары говорят сейчас. Он меньше похож на хванский. Хотя все равно похож. Они будто два брата, только… словно не видели друг друга веками, вот и изменились.

Альгидрас замолчал, а я подумала, что это открытие вряд ли понравилось бы кому-то в княжестве, веками воюющем с кварами.

– Ты с кем-нибудь говорил об этом?

Он покачал головой, подтверждая мои подозрения.

– Я – последний из хванов. И, как ты уже знаешь, далеко не лучший из рода.

Я могла бы поспорить с таким самоуничижительным заявлением, но не стала.

– Как ты думаешь, что будет, если кто-то здесь узнает, что я пишу на кварском? Пусть и на старом?

– Плохо будет, – озвучила очевидное я.

– Радим нашел меня в доме после обряда. То, что я хванец, лишь с моих слов. В защиту сказать некому. Поначалу и в Свири о том шептались, да Радим быстро управу на болтунов нашел. Только они правы. Я для них чужеземец без прошлого.

Он замолчал, а я уставилась на завитушки старокварского языка, размышляя о том, что в свете новых знаний его положение выглядит вовсе не завидным. На секунду мне пришло в голову: а хванец ли он вообще хотя бы наполовину? Вдруг он квар, подсунутый свирскому воеводе с неведомой целью? Я внимательно посмотрела на Альгидраса, пытаясь прикинуть вероятность этой догадки. Однако должна была признать, что мне, как и Радиму, придется верить ему на слово, надеясь, что его рассказы на грани фола о разбойнике, воспитавшем его и обучившем старокварскому языку, не часть легенды.

– С кем воюют квары? – спросила я, понимая, что именно этого мне отчаянно не хватало: возможности открыто поговорить и задать вопросы.

– Со всеми, – произнес Альгидрас после небольшой паузы. – Не знаю, как объяснить. Они появились из ниоткуда, как говорят легенды, и стали творить разбой. Вот только я не думаю, что они воевали всегда. После того что ты рассказала о Деве, я всю ночь искал в книгах. Ты оказалась права. Они ее ищут.

– В твоей книге есть про разделение Святыни? – не поверила я.

К моему разочарованию, он помотал головой.

– Нет. Эти книги были написаны до разделения.

– Значит, там не сказано, зачем ее разделили?

Альгидрас вновь качнул головой, подтянул к себе книгу и принялся быстро ее листать. Я смотрела на мелькавшие перед глазами узоры и испытывала благоговение. Как он умудрялся в них что-то понимать?

– Ты свободно на нем читаешь?

– Не так, как хотелось бы. Забыл многое, а вспоминается медленно.

Пока он искал нужное место, я облокотилась на лавку и задала волновавший меня вопрос:

– Тот человек сказал «мы убили землю». Он ошибался?

Альгидрас потер переносицу и произнес:

– Думаю, они вправду убили ту землю, которая была до разделения Святыни.

Я не смогла сдержать нервный смешок.

– А чем эта земля отличается от той?

– Прядущими, – удивил меня Альгидрас.

– Ты хочешь сказать…

– Ни в одной из этих книг не сказано о прядущих. Их просто нет. Хотя я слышал не одну похожую легенду у разных народов.

– Может быть, книги просто не о том? – предположила я.

– Они обо всем. Они о стихиях, о том, как приручить Ветер и смирить Огонь. В них о жрецах и об Истинных – тех, кто повелевает стихиями. В них о Тех, кто не с людьми. И ни слова о прядущих. Ни о чем похожем. Словно разделение Святыни стало той точкой, после которой сам мир изменился и в нем появились те, кто может менять судьбу.

– Ладно. Оставим прядущих, – вздохнула я, потирая висок. – Что там со Святыней?

– Святыня здесь описана как то, что создало наш мир. При том она сама и есть мир, – тоном прилежного ученика процитировал Альгидрас.

– Что значит «она сама и есть мир»?

– Тут написано, что в ней заключены стихии и суть самой жизни. Не будь ее, мира бы не было. А сама она и есть мир, потому что в ней стихии и жизнь. Еще сказано, что Священные письмена опутывают ее нитями и сшивают невидимую ткань, не давая Святыне погибнуть.

– Ткань мироздания… – протянула я.

Именно это затертое в нашем мире словосочетание приходило мне на ум раз за разом, когда мне являлись видения. Альгидрас внимательно на меня посмотрел.

– В книгах говорится, что есть изнанка мира. Раньше бы я решил, что это просто слова, а теперь…

– На твою голову свалилась я. С этой самой изнанки.

Мы синхронно усмехнулись. Не сказать, чтобы я верила в написанное, но странное чувство близкой разгадки меня не покидало.

– Ты сказал, там есть об Истинных, которые повелевают стихиями. Кто они?

– Ты видела их во сне.

Я вспомнила сон с обвалом и невольно поежилась.

– Такие молодые… Но зачем они ее разделили? Чтобы получить власть над стихиями?

– О, она и так у них была. Абсолютная, безграничная власть над Огнем, Ветром, Водой и Землей.

– Тогда какой смысл был в разделении?

– Думаю, это нам расскажут свитки княжича.

– Ты всерьез думаешь, что в тех свитках есть то, чего нет в книгах твоего Харима?

– Если они были написаны после разделения Святыни…

– А Миролюб не сказал, откуда они у него?

– О таком никто не расскажет правду, даже спрашивать глупо.

Мы замолчали, думая каждый о своем. Я думала о том, что свитки Миролюба вполне могут быть на старокварском, раз уж он носил пластину с заговором на этом языке. Оставался вопрос: как все эти вещи попали к княжичу? Вернее, к его погибшему дядьке. Кем был тот квар, который привез в княжество пластину и свитки? И был ли Светозар их первым владельцем? И если да, то знает ли об этом Любим?

– А квары