— Такой положительный бог, хранитель семейных ценностей, а употребляете сленговую лексику, — осудил Панов Гименея. — «С помощью бабла» — так говорят только новые русские, от которых не только Россию, а уже весь мир тошнит!

— Неужели я так вульгарно выразился? — испугался Гименей. — Это я просто оговорился, то есть опелся. Вот у меня даже записано, — бог семьи и брака стал суетливо копаться в каких-то бумажках, — вот, не «с помощью бабла», а «люби меня, как я тебя»!

— Это совсем другое дело, такой вариант я приветствую!

— А знаете, кто виноват в моей опевке? — Гименей обличающе указал на теснившихся в углу олимпийской сцены Амура и Эрота. — Это все они, разрушители нравственных устоев общества! Если даже я, известный защитник морали, не устоял, представляете, как разрушительно они влияют на неопытную молодежь! Цензуры на них нет!

— Амура вы приложили зря, — заступился Глеб за легкокрылого бога. — Моральных устоев он не укрепляет, это правда, но зато их и не разрушает. Он просто порхает между этими устоями, как птичка. Даже в песне поется: «У любви, как у пташки, крылья, попробуй ее поймать».

— Вот именно, попробуй… Потому что он попорхал — и на Олимп спрятался. А у самого гражданских жен по белу свету, как… Сказал бы сколько, да боюсь, кое-кто опять станет обвинять меня в использовании сленговой лексики!

— Ну и что? — стоял на своем Глеб, — по сравнению с «любовницей» и даже «сожительницей» «гражданская жена» — это звучат гордо!

— Дерзаешь спорить с олимпийским небожителем, а сам в отсутствие склероза забываешь об элементарном, а вместе с тем краеугольном и основополагающем законе бытия, утверждающем диалектическую неизбежность перехода идеального в материальное и обратно, — ехидно усмехнулся Гименей.

— Этот умник собирается красавицу-княжну привести в свою полицейскую общагу! Очень ей там понравится! — добавил ехидства Эрот, уязвленный тем, что Глеб не заступился за него перед Гименеем, как за Амура.

— Там нет даже перины пуховой и одеяла атласного! На что станешь укладывать прекрасную баронессу? На расплющенный, как блин, ватный матрас? — с таким видом, что, мол, Глеб мне друг, но истина дороже, врезал Панову промеж глаз правдой-маткой Амур.

«Вот они, олимпийские небожители, — подумал Глеб, — грызутся между собой, как собаки, а против простых смертных выступают единым фонтом! И чего только не придумают!»

— Нет у меня никаких знакомых княжон, тем более — баронесс! И в будущем не предвидится! — уличил он богов в подтасовке фактов.

— Не зарекайся! — хором уверили его небожители.

— И я как раз забочусь о благосостоянии своей будущей избранницы, потому не буду сворачивать в Малинскую, а последую за Додиком. Если мне удастся найти похищенного Дэна, Никандров заплатит премиальные, а я куплю себе комнату в коммуналке! Это первый и уникальный случай в моей полицейской практике, когда выполнение служебного долга сочетается с немалой для меня материальной выгодой. Разве можно упустить такой шанс улучшить жилищные условия для моей будущей милой женушки? Это же как в песне поется про дом с лебедями на пруду, «куда тебя я приведу». В смысле, конечно, приведу не в пруд к лебедям, а в дом у пруда.

— У него от предстоящей счастливой возможности вступить в законней брак даже язык стал заплетаться, — одобрительно заметил Гименей. — В смысле, стал заплетаться от радости, — еще уточнил он, подозрительно глянув на Амура и Эрота.

— Мало ли от чего у смертного начинает заплетаться язык перед регистрацией законного брака, — загадочно высказались боги — конкуренты Гименея. — Но опекаемому нами Глебиусу д’Ал де Ла Панини такая напасть пока не грозит. А о комнате в коммуналке что можно сказать? Это, конечно, не Парфенон! Но все же лучше общаги! — и боги благословили Глеба Панова на выполнение его служебного долга, разумеется, в сочетании с улучшением жилищных условий и повышением материального благосостояния.

Затем боги сели на белоснежное облако, сделали Глебу ручками и вознеслась к вершине Олимпа. А на опустевшей сцене вдруг материализовался издавна и весьма успешно подвизавшийся вблизи Олимпа и потому хорошо знакомый Глебу по телеку проповедник толерантности. В руках телелюбимец держал наподобие скрипки стойку с микрофоном, а смычком ему служил учебник психологии для вузов. Невидимый конферансье объявил:

— В сопровождении скрипки без оркестра господин Имярек исполнит назидательную кантату во славу толерантности.

«Понятно, почему проповедник назвался Имяреком, — подумал Глеб, — ведь по фамилии в некоторых случаях можно определить национальность артиста, а это уже противоречит принципам толерантности».

Скрипач между тем ударил смычком по струнам, то есть учебником психологии по стойке микрофона, и запел строгим, но мягким преподавательским голосом:

— Толерантность — это и лунный свет, и заря! Толерантность — тебя либералы придумали не зря! В толерантность — через взрывов грохот и пожарищ дым! Оставайся толерантным — будешь вечно гуманным!

— Меня как раз агитировать не надо, я и так за толерантность, только без взрывов и пожарищ, — сообщил исполнителю кантаты Глеб.

Внезапно над головой сочинителя кантат и ораторий появилось облачко, которое благонамеренный ветерок препровождал в сторону Олимпа. Прервав свою речь на полуслове, проповедник толерантности резво припустился за уплывающим облачком следом, догнал, подпрыгнул и попытался ухватиться за облачную субстанцию, но неудачно: сорвался и шлепнулся на грешную землю. Однако неудачливый прыгун не пал духом, резво вскочил на ноги и опрометью помчался вслед за удаляющимся средством небесного передвижения.

Удалось ли толерантному марафонцу въехать на облаке в олимпийский рай, узнать Глебу так и не довелось: фата-морганное наваждение исчезло так же внезапно, как и появилось, и Панов увидел себя за рулем автомашины, мчащейся по шоссе в сторону Москвы. А вот и съезд с шоссе с указателем «Малинская — 1 км». Теперь понятно, почему видения накатили именно сейчас. Наверное, для девиц-индиго расстояние до объекта применения их паранормальных способностей тоже имеет какое-то значение. Во всяком случае на этот раз наваждение подействовало особенно сильно: Глеб не контролировал реальную обстановку вокруг себя, общаясь с иллюзорными богами. Но это общение, казавшееся Панову очень долгим, в действительности, видимо, длилось какую-то долю секунды. Будь иначе, его машина уже валялась бы где-нибудь в кювете вверх колесами. Если водитель теряет сознание при такой скорости, ДТП неизбежно! Но ничего страшного не случилось, значит, за долю секунды перед его мысленным взором было развернуто целое божественное представление, длившееся, казалось, целый час. Вот что значит оккультизм, помноженный на паранормальность и сдобренный индиго-мистикой! Только почему вдруг боги оказались такими меркантильными? Уж на что Амур легкокрылый — и тот попрекнул меня расплющенным матрасом, анализировал Глеб божественные высказывания. А проповедник толерантности продемонстрировал мне, как, не стесняясь, можно въехать в рай на чужой шее, даже облачной. Наверняка в этих меркантильных колдовских наваждениях принимала участие и Дуня. Уж не знаю, индиго она тоже или не индиго, только сама проговорилась, что может навести на человека малую порчу. Хотя с какой стороны посмотреть — малая это порча или немалая, если на носу у молодой девушки вскочит нарыв аккурат накануне решающего любовного свидания? Вот Дуня свои корыстные расчеты разбогатеть с помощью выгодного замужества и подкинула богам для их назидательных поучений. Интересно, действительно ли она использует намагиченного петуха для наговоров-наваждений или умеет наводить тень на плетень и без его помощи? Недаром Юлия считает Дуню колдуньей. Конечно, Глеб не верит во всю эту чертовщину, но, с другой стороны, животные, хоть тот же петух, как талисман или оккультный покровитель вовсе не редкость в верованиях многих народов. В Египте кошка — священное животное, в Индии — корова, у северных народов — медведь, и так далее, вплоть до белого леопарда. Чем петух хуже? Шаманы и прочие доморощенные племенные колдуны, хоть африканские, хоть латиноамериканские, часто используют живые тотемы в своих радениях. Шаманам и колдунам веры, конечно, мало, но и серьезные ученые сообщают о паранормальных явлениях, которым затрудняются дать объяснение с научных позиций. Возьмем хоть Менделеева, увидевшего свою знаменитую таблицу во сне. Кто ее для спящего нарисовал? Уж не Аристотель ли явился Менделееву в сновидениях, как Глебу Амур, Эрот, Гименей и проповедник толерантности (на этот раз почему-то не представившийся ни Алессио делла Малахо́вка, ни Алексисом фон Малахо́вка) приходили в наваждениях? Но при Аристотеле ни о каких таблицах элементов и слухом не слыхивали, значит, сведения были почерпнуты из информационного поля Земли, откуда и Глеб получил сведения, что его дальние предки — виконт Уд д’Ал де Ла Панини и светлейший князь Панов Крутогорский-Великоозерский. Правда, какой-то там не ученый, а ученишка уверял, что Менделеев размышлял на химические темы днем, вот ночью его и озарило. А, мол, информационное поле здесь ни при чем. То есть намекал, что этого поля как бы и не существует, да прямо сказать побоялся. Потому что тут же получил бы самую резкую отповедь: «Да кто ты такой, ничтожный кандидатишка каких-то там наук, что смеешь оспаривать мнение всемирно известного ученого, академика и прочая, и прочая, и прочая, что информационное поле у Земли есть?!» Есть, да черпать из него информацию способны немногие! А много у нас было Менделеевых? Так-то! Но вот появились люди-индиго, и какими способностями эти люди обладают, ученым еще только предстоит выяснить. Так что всякие там колдовские штучки здесь ни при чем, Глеб в них никогда не верил и верить не собирается, потому что признает только проверенные наукой и наукой же подтвержденные факты!