Показательным в этом отношении будет являться анализ поведения Таврина в германском плену на его первой стадии, после дачи показаний фронтовым разведорганам. Оказавшись там, агент мог выбрать одну из нескольких линий поведения. Помимо бесхитростного сидения в лагере для военнопленных, он мог попытаться попасть в число так называемых «хиви» (от немецкого Hilfswillige — добровольный помощник) — нестроевых служащих вермахта, выполнявших функции санитаров, ездовых, поваров, водителей автотранспорта, подносчиков патронов, реже посыльных, связных или саперов. Такая легализация давала агенту возможность постоянно находиться в расположении какой-либо из дивизий и систематически собирать разведывательную информацию, хотя и не особо ценную. В этом могла быть заинтересована военная разведка, но продвигаться по данному направлению Таврин не стал.

Перебежчик мог попасть в состав одного из «восточных батальонов» (Ostbataillon), формирование которых началось в ноябре 1941 года в группе армий «Митте» («Центр»), а впоследствии с разрешения ОКВ — и по всему Восточному фронту. Эти структуры, численностью до 200 человек, использовались для охраны тыла германских войск. Ценность внедренного туда агента была для советской разведки в любой ее ветви и любом звене ничтожна. Помимо охранных, существовали также боевые и специальные восточные батальоны. Внедрение агента в них имело реальные разведывательные перспективы, однако таковые полностью обесценивались практической невозможностью поддержания связи с разведорганом.

Таврин сдался в плен на рубеже мая и июня 1942 года, еще до предательства генерал-лейтенанта А. А. Власова, что автоматически исключало из списка возможных задач агента столь популярное в дальнейшем направление внедрения в РОА. По понятным причинам не мог Таврин попасть и в какое-либо национальное формирование, равно как и в укомплектованную эмигрантами часть.

Зато с довольно высокой вероятностью можно было спрогнозировать интерес к перебежавшему к противнику офицеру со стороны абвера или СД, что открывало перед агентом широчайшее, хотя и крайне рискованное поле деятельности. Это направление обеспечивало выполнение задач по наступательной контрразведке и потому относилось к сфере исключительной компетенции НКВД. В этом случае версия о возможной принадлежности Таврина к военной разведке отпадает полностью по причине того, что действовавшие за линией фронта диверсионно-разведывательные части и подразделения разведотделов фронтов не оперировали агентами контрразведывательной направленности.

Ему можно было также осесть в органах местной оккупационной администрации, что тоже входило в список приоритетов зафронтовой разведки НКВД.

Остальные возможности (остаться на привилегированном положении в системе лагерей для военнопленных, уйти в гражданскую жизнь) не рассматриваются ввиду их малой вероятности и бесперспективности для разведки любого уровня.

Теперь вкратце оценим под этим углом зрения действия, фактически совершенные Тавриным в немецком плену. Он принял предложение о сотрудничестве с СД. Далее будет показано, что, судя по всему, на данном этапе агент был раскрыт и перевербован. Примечательно, что и после этого его дальнейший путь не изменился. Это, скорее всего, свидетельствует о том, что начавшие игру с противником специалисты СД не собирались совершать резкие маневры и стремились не насторожить советскую сторону изменениями в линии поведения агента. Он якобы по собственной воле отказался от возможности попасть в формирования РОА и отбыть на относительно спокойные Балканы, зато почему-то с готовностью принял опаснейшее задание по убийству Сталина, то есть СД продемонстрировала принятие выработанной для него в СССР линии поведения. Все это дополнительно подтверждает именно контрразведывательную направленность первоначального задания, полученного Тавриным перед заброской в немецкий тыл. А это означает, что он c высокой степенью вероятности являлся агентом органов государственной безопасности, непосредственно ответственных за агентурное проникновение в разведслужбы противника.

В рассматриваемый промежуток времени военная контрразведка своих агентов за линию фронта забрасывала исключительно редко. Особые отделы НКВД некоторых армий и фронтов действительно сформировали в своем составе 6-е отделения, предназначенные для проведения зафронтовых операций. Но они по преимуществу относились к категории «активной разведки», то есть представляли собой боевые группы, сориентированные на налеты, захваты пленных и документации и (реже) формирование партизанских отрядов. Нестыковка с лейтенантом ГБ Васильевым, если, конечно, таковая действительно имела место, дополнительно свидетельствует о непричастности ОО к данной операции. Положение несколько изменилось после лета 1942 года, то есть уже после ухода Таврина, а до того в Наркомате внутренних дел зафронтовой контрразведывательной работой с 18 января 1942 года реально и систематически могла заниматься единственная структура — 4-е (зафронтовое) управление НКВД СССР во главе с П. А. Судоплатовым, созданное на базе существовавшего до этого 2-го отдела наркомата. Зачастую упускается из виду, что оно отнюдь не только ведало террором и диверсиями на временно оккупированной противником территории СССР, но и решало серьезные разведывательные и контрразведывательные задачи. В сфере контрразведки ему совместно с Особыми отделами надлежало устанавливать места дислокации разведывательно-диверсионных и контрразведывательных органов и школ немецких спецслужб, их структуру, численный состав, систему обучения агентов, пути их проникновения в части и соединения РККА, партизанские отряды и советский тыл; выявлять вражеских агентов, подготавливаемых к заброске или заброшенных в советский тыл для проведения шпионско-диверсионной и террористической деятельности, а также оставляемых в тылу советских войск после отступления немецкой армии; устанавливать способы связи агентуры противника с ее разведцентрами; разлагать части, сформированные из добровольно перешедших на сторону врага военнослужащих РККА, военнопленных и насильственно мобилизованных жителей оккупированных территорий; ограждать партизанские отряды от проникновения вражеской агентуры. Управление и его подразделения должны были внедрять проверенную агентуру в создаваемые противником на захваченной территории антисоветские организации, разведывательные и административные органы. Полученные данные о подготовке и заброске на советскую территорию агентов и действиях изменников подлежали передаче во 2-е (контрразведывательное) и 3-е (секретно-политическое) управления НКВД для дальнейшего использования.

Подготовка контрразведывательных агентов, гарантированно сталкивавшихся с весьма опасным противником в лице германских спецслужб, велась отдельно и с большей тщательностью, но, увы, по шаблону. Впоследствии Судоплатов вспоминал:

«В самые кратчайшие сроки были отработаны основные варианты легендирования нашей агентуры для работы в тылу противника… Были разработаны пять основных вариантов внедрения в органы оккупационной администрации, в профашистские «добровольческие» формирования и в немецкие спецслужбы.

Первая легенда. К противнику попадает офицер Красной Армии, захваченный в ходе боевых столкновений.

Вторая. Немцы подбирают раненого советского солдата или офицера, которым не была оказана медицинская помощь.