Квил тупо смотрел, как ежится пепел в камине, и недоуменно пожимал плечами. Как это могло случиться? Не иначе в приступе безумия. Этим хоть как-то можно себя оправдать. Он представил шокированное лицо Питера. Может, купить билет в Персию? Или на Северный полюс? Нет, теперь этот вариант отпадает. Не ласкал бы свою будущую невестку, оголенную, в экипаже, тогда еще мог бы исчезнуть безнаказанно.

Квил хотел рассказать все Питеру – разумеется, без лишних подробностей.

От одного воспоминания о том мгновении – хотя до просветления, конечно, прошло не одно мгновение – у него участилось дыхание и панталоны стали неудобно тесны.

Дверь кабинета тихо отворилась.

– Кодсуолл сказал, у тебя ко мне разговор? – Квил обернулся. Прежде чем он открыл рот, Питер уже закрыл за собой дверь и произнес: – Все, это конец, Квил.

В голосе брата звучало неприкрытое презрение, карие глаза светились гневом.

От ощущения своей вины и предательства у Квила внутри все перевернулось.

– Я признаюсь, что…

– Я не могу этого сделать! – продолжил Питер с несвойственной ему свирепостью. – И не сделаю!

– Не сделаешь?! Чего не сделаешь?

– Я не женюсь на этой… на этой… Габриэле Дженингем, – с отвращением выговорил ее имя Питер. – Я думал, что смогу. Но она…

Квил чувствовал, что на его брата опять накатывает истерика, после чего он обычно замыкается в себе. Такие состояния у него могли тянуться неделями. Питер продолжал разбрызгивать свои горести, словно едкую кислоту.

– Она толстая и неуклюжая. И практически…

Квил едва не задохнулся.

– И не толстая, и не неуклюжая.

– Не возражай! – простонал Питер и принялся мерить шагами комнату. – Она неряха, Квил. Самая настоящая неряха. Даже хуже – у нее нет никакого чувства такта. Я не представляю, как можно провести с ней всю жизнь! Ты был с ней лишь несколько минут, а я весь вечер. Боже, до чего же она болтлива! И мелет, и мелет, не переставая, как мельница. Клянусь, я таких еще не встречал. Тиддлбенд с Фолджером молчали, как глухонемые. Когда она ушла, Фолджер высказался по поводу ее манер – ее редкой непосредственности.

– Что в этом плохого?

– Это был ясный намек. Она болтушка, и мой друг не хотел говорить об этом прямо. Слава Богу, что его не было в салоне, когда Габби уронила свой лиф. – Питер задумчиво пнул горящую головешку. Тут же выругался и с визгом отскочил от камина. – Посмотри! Ты видишь мой ботинок?

Квил не ответил. Он никогда не отвечал на подобные вопросы брата.

– Я не женюсь на ней, – продолжал Питер. – Я вообще не хочу связывать свою жизнь с женщиной. И отец не может заставить меня, ты знаешь.

– Разумеется, учитывая его теперешнее состояние, – пожал плечами Квил.

– Я как-то выпустил это из виду. – Питер, казалось, даже воспрянул духом. Затем снова принялся пинать головешки, не замечая сажи на своих сверкающих ботинках. – Эта мысль не покидает меня с того момента, как ты увез ее домой. Джентльмену не пристало расторгать помолвку, но я убежден, меня не осудят слишком сурово при данных обстоятельствах. Я не могу сказать, что Габби мне неприятна. Нет, я даже мог бы увлечься ею. И мне доставило бы удовольствие прививать ей вкус к моде, но…

Квил молча выжидал. Брат вдруг показался ему очень инфантильным.

– Но я не могу вынести саму мысль о женитьбе. Я просто не представляю, как можно жить с подобной женщиной в течение… Нет, я не женюсь на ней! И отец…

Питер снова прервался, вспомнив о состоянии здоровья виконта.

– Когда ты наконец повзрослеешь? – произнес Квил раздраженно. – Можно подумать, тебя отправляют на каторгу.

– Тебе, может, и смешно, – вспылил Питер, – а для меня это ад! Разрази меня гром, но я не хочу жениться! Тем более на такой толстой…

– Почему ты не хочешь жениться, Питер? – оборвал его Квил. – Ты должен был ожидать, что рано или поздно это случится. Разве нет?

Питер повернулся к камину и, облокотившись на полку, опустил голову на руку.

Но Квил должен был получить ответ.

– Я не понимаю, Питер, почему ты не хочешь жениться? Если не на Габби, так женись на другой.

Сначала ему показалось, что брат его просто не слышит. Но через секунду Питер резко повернул к нему белое лицо. Его кудри откинулась назад, как на сильном ветру. Тогда Квил убедился, что Питер слышал его вопрос, и внезапно понял то, что наверняка давно знал и сам.

Питер вел себя так, будто вопрос и не вставал вовсе.

– Я уеду в Америку, – произнес он вполголоса.

– Я на ней женюсь, – заявил Квил.

Но его брат был слишком поглощен собственным горем, чтобы слышать его слова.

– Я думал, что смогу… но это выше моих сил, Квил. Лучше я убью себя.

– Я женюсь на Габби, – повторил Квил.

– Ты?! – Питер повернулся к нему так резко, что едва не потерял равновесие. – Это невозможно!

– Это возможно.

– Отец… говорил… ты сказал… – заикаясь, лепетал Питер, – что ты не годен для женитьбы, что ты не можешь выполнять супружеские обязанности.

Квил чувствовал, как в душе зарождается какое-то неуместное веселье и наружу рвется смех. И действительно Питер даже открыл рот от удивления.

– Я могу выполнять супружеские обязанности. И буду это делать с наслаждением.

– С наслаждением?

– Я испытываю к ней влечение. – Квил не мог сдержать усмешку. – Ощущение непривычное, но не сказать чтобы неприятное. К тому же Габби мне нравится. Конечно, если я женюсь и она родит сына, ты никогда не станешь виконтом.

Лицо Питера застыло.

– Это самое оскорбительное, что ты мог сказать. – Он стоял неподвижно, словно каменный, улыбка Квила мгновенно исчезла.

– Питер, я не в этом смысле. Я знаю, ты не гонишься за титулом.

Его брат оставался таким же мрачным.

– Ты советовал мне жениться на Габби, чтобы иметь деньги хотя бы на одежду. Я был пьян в тот вечер, но достаточно хорошо помнил этот разговор на следующий день. Вы оба, ты и отец, думаете обо мне как о бездельнике. Отец вообще не способен понять различие между человеком, следящим за модой, и безмозглым фатом!

– Ну что ты, Питер! Просто я пытался сделать все, чтобы мне не пришлось жениться, – признался Квил. – Прошу прощения.

– Почему ты сказал нам, что не годен для брака? – настойчиво допытывался Питер. – Это была неправда?

– Это было не так далеко от правды. Мои эпизодические контакты в течение последних двух лет доставляли мне исключительное удовольствие, но потом следовали мигрени продолжительностью до трех дней.

– О, так все дело, оказывается, в головных болях? – Лицо Питера сразу стало участливым. – И врачи ничего не могут сделать?