Какой-то мужлан, должно быть также имеющий виды на Мадлен, попытался вскочить, но тут же сел мимо стула, ощутив на плече мощную длань Рейнара. Сергей на мгновение оторвался от воспевания прекрасного создания и зыркнул в сторону невежи, попытавшегося встать на его пути:

— Милейший, знаешь ли ты, что сказал об этом великий Галилео Галилей? Если ты, голуба, не перестанешь вертеться, земное притяжение начнет на тебя действовать со страшной силой. — Он сжал кулак и поднес его к носу бедолаги. — Чуешь страшную силу?

— Вы чего-то хотите, месье? — пользуясь секундной передышкой, спросила Мадлен.

— Ну конечно! Комнату в этой гостинице — на ночь и ваше сердце — навсегда!

— Однако же, месье… — Голос хозяйки звучал растерянно.

— Хорошо, хорошо, без экстремизма. Все остальные части тела я готов взять заодно с сердцем.

— Но мы даже не знакомы…

— Да? А мне кажется, я знаю вас всю жизнь и даже больше, много больше. Вас зовут Мадлен, а вашу покойную маменьку звали Жозефина, совсем как первую хозяйку «Шишки». О, что это была за женщина! Судьба Франции не раз оказывалась в ее руках!

— Но откуда вы все это знаете? — уже откровенно потерявшись, лепетала девушка.

— Мой давний предок записал это в своем дневнике и еще приписал, что спустя целых семь поколений его потомок случайно, ну знаете, как это бывает, зайдет в «Шишку» и увидит… о нет, не увидит, — прозреет от неземной красоты! Вы спасли меня, сударыня, вы сняли кровавую пелену с этих выпитых слезами глаз. Теперь я знаю: вся горечь дней былых — лишь скромная плата за высокое право увидеть вас и говорить, — Лис понизил голос до театрального шепота, — говорить с вами!

— Я, пожалуй, сдам вам комнату…

— А как насчет сердца? Или мне продолжить?

— Но, месье, здесь столько людей…

— Разумные слова, голубушка. Но это поправимо. — Лис повернулся, в руках его мелькнули пистолеты. — А ну, все вон! Для господ медиков и правоведов, кто не понимает на добром французском, могу сказать на латыни, а для особо непонятливых — на ней же могу написать эпитафию!

Посетители трактира, крайне недовольные внезапно объявленным перерывом на любовь, с ворчанием подались к выходу. Вечер был безнадежно испорчен. Однако студиозусы сами были парижанами и потому тоже полагали, что любовь оправдывает все.

Лис повернулся к замершей Мадлен.

— Не волнуйтесь, моя дорогая, вашим прибылям ничто не угрожает. Сегодняшнюю выручку я компенсирую с лихвой.

Наконец трактир опустел, и Сергей без обиняков приступил к самому любимому делу. Ну, максимум второму после запудривания мозгов.

Оглушенная истинно гасконским размахом и натиском, Мадлен даже не стала кокетничать и ломаться ради непристойного в этой части столицы приличия. Из зала сплетенная в объятиях парочка переместилась в комнату за стойкой, и Рейнар, не останавливая поцелуев, начал расстегивать пуговички на шелковой блузке. Те поддавались с трудом, едва пролезая в петельки, и вот, когда из полутора десятков оставались всего лишь две-три, снаружи послышался стук в дверь.

— Постой, милый, постой, — силясь вырваться из Лисовских объятий, шептала Мадлен.

Стук повторился.

— Ну, елкин дрын! — возмутился Сергей. — Ну шо за на фиг! Кому там неймется?!

— Погоди, это ко мне!

— Мадо, голубка моя, какое, к тебе? Я уже здесь!

— Это по делу, очень нужно…

Стук повторился три раза, один, потом еще раз и еще три. Мадлен с явной неохотой высвободилась из рук гасконца и, поправляя на ходу наряд, направилась к дверям. Щелкнул засов.

— Почему у тебя закрыто, Мадлен?

— Не твоего ума дело.

Лис слушал в одно ухо, но слух, как и зрение, у него был отменный.

— Ты выяснил, что это за офицер?

— Нет. Я шел за ним по пятам. Он, кажется, что-то почувствовал, а может, и просто озирался. Один раз еще чуть-чуть, и заметил бы.

— Ну, давай-давай, говори по делу.

— Я и говорю. Он сначала пошел в штаб генерала Дарю, затем к Новому мосту, в кабачок «Тюр-лю-лю», там, кажется, разговаривал с каким-то оборванцем.

— Интересно. Офицер и вдруг с оборванцем.

— Да это еще что! Он из кабачка вышел и побрел, точно пьяный. Я, значит, тихонько за ним, а потом вдруг смотрю — патруль. Я это… притаился и гляжу, что у них как. Он вроде какие-то бумаги показал, но патрульным что-то не понравилось, они его захотели схватить, да не тут-то было! Ловкий, бестия, как черт. Одного свалил, другого, третьего и ну бежать. Солдаты в него пулями, а ему хоть бы хны. Через забор — и был таков.

— Интересный офицер, а по виду так и не скажешь.

— Вот и я о том. Интересный. Надо бы хозяину передать.

— Не учи меня, Тибо, я сама знаю, что делать!

— Ну, я только так, подумал…

— Хозяину передать, — тихо проговорил Лис, возвращаясь из-за стойки в комнату. — Вот это да, как интересно. И кто же у нас хозяин?

— Все, ступай, ступай, Тибо, сейчас не до тебя.

Вновь клацнул засов, девушка опрометью метнулась обратно к теплой лежанке и жарким объятиям рьяного гасконца.

— Прости, дорогой, это поставщик вина, не могла же я…

— К черту слова! Иди ко мне.

И вновь поцелуи, вновь ряд пуговиц, и вот, когда последняя из них покинула тонкую петельку, снова раздался стук, но теперь вовсе не тихий. В дверь били сильно и гулко. Так стучат те, кто имеет право грохотать в неурочное время.

— Проклятье! — Лис рывком уселся на лежанку. — Неужто какая каналья насвистела в полицию, что я их тут шуганул?!

— Не бойся, милый, если это полиция, я с ними быстро все улажу. Побудь здесь. Сейчас, сейчас, иду! — крикнула она, наскоро приводя себя в порядок.

Снова грохнул засов, от двери послышалось звяканье шпор.

— Проклятье! — Лис выпрямился. — Полиция шпор не носит.

— Слушаю вас, господин офицер, — донеслось из зала.

— Я разыскиваю лейтенанта Виктора Арно, — сообщил властный голос. — Вы должны его знать, он сказал, что я найду его здесь.

— Но я впервые слышу это имя…

— К черту имя! Рост выше среднего, темно-карие глаза, широкоплечий, крепко сложенный, в мундире конных егерей. Вспоминайте быстрее, мадемуазель, пока я не вызвал сюда конвой.

— Вот это да! — присвистнул Лис. — Де Морней нарисовался, быстрописец хренов…

* * *

Расфуфыренный, как на парад, гусар отпустил девушку и развернулся ко мне. Лицо его горело праведным гневом.

— Какого черта! Что вы тут делаете, месье?!

— Вас забыл спросить, что и где мне делать!