Прибывшие с утра посетители ярмарки могли полюбоваться невиданными диковинками, — со всех концов света, — экзотическими птичками, учеными обезьянками, слонами, доставленными из Индии и Индокитая. Деревенские красавицы могли выбрать здесь себе блестящие бусы, получше еще, чем у цыган, дешевенькие кружева, рулоны красивого, добротного полотна для постельного белья для молодоженов. А сколько разных подарков ожидало народ! Никогда еще ничего подобного не видели в России!

На рассвете этого памятного ужасного дня на Ходынское поле стал стекаться народ, — там, по некоторым данным, собралось около пятисот тысяч горожан и жителей близлежащих деревень, привлеченных обещаниями невиданного «дождя подарков». Задолго до того, как раздался колокольный звон, возвещавший об окончании процедуры коронования в Кремле Николая и Александры, многие из зевак на поле уже начали напиваться.

Ходынка, — так называлось поле, — обычно служила учебным плацем для маневров войск московского гарнизона. Все поле вдоль и поперек было изрыто траншеями и неглубокими рвами. Оно и было выбрано городской управой для проведения гулянья, так как городскому голове не удалось подыскать место больших размеров, довольно близко расположенное от города, которое могло бы вместить сотни тысяч людей.

Бродячие актеры на подмостках балаганов творили чудеса. Говорят, что они заставляли говорить человеческим голосом обезьянок, что собаки плясали «казачка» и что все присутствовавшие там люди, не испытывая особого голода или жажды, больше всего хотели собственными глазами увидать даровые угощения, попробовать их, посмаковать да еще выпить великолепного вина, о котором многие знали лишь понаслышке…

В какой-то момент разнесся слух, что пива завезли мало, что хватит только тем, кто стоит впереди, а задним рассчитывать нечего. И тогда задние стали напирать на передних…

Так началась эта страшная драма, ставшая началом, как утверждают, борьбы против империи!

Сейчас трудно об этом судить. Но ради сохранения беспристрастности, следует подчеркнуть, что государь, государыня, члены их семьи, руководствовались в своих действиях только собственной щедростью, благотворительностью, искренней любовью к своему народу!

Можно, конечно, возразить, сказать, что будь Сергей Александрович человеком более проникновенного ума, он мог бы предположить, что при таком сборище народа, — целом людском море, — могли возникнуть неприятности. Но стоит ли упрекать тех, что думает о других, в излишнем оптимистическом настрое, в том, что касается их действий, их поведения?

Несправедливость, проявляемая некоторыми мемуаристами конца эпохи царизма и нечестными биографами, желающими во что бы то ни стало непременно очернить царствование Николая II, заставляет нас все поставить на свои места.

В то время, когда семь тысяч гостей, собравшихся в Кремлевском дворце, провозглашали здравицы в честь императорской коронованной четы, разве не сама обезумевшая толпа — а толпа всегда остается толпой, только в России она куда более ребячливая, чем где бы то ни было, — разве не она сама превратила эту благотворительную ярмарку, устроенную без всякой задней мысли ради нее самой, в ужасную братскую могилу? Жертвами Ходынки стали как минимум тысяча триста восемьдесят девять убитых и тысяча триста раненых. Что же там на самом деле произошло?

Когда разнесся слух, что пива, выпивки всем не хватит, люди стали пробиваться вперед. Задние давили на передних и, чтобы добраться до цели первыми, подминали под себя всех — молодых и старых, женщин и детей, мещан и бродяг, — людей топтали, давили, калечили; проложенные через рвы и траншеи мостки не выдержали веса толпы и надломились, люди падали вниз, на землю, друг на дружку, верхние давили под собой нижних, горы трупов росли, и все это из-за безумного желания выпить кружку пива или стакан вина, съесть кусок пирога или жареной птицы, и из-за этого многие, словно в ослеплении, жертвовали своей жизнью.

Единственный эскадрон казаков, оказавшийся на месте, пытался навести порядок, но его тоже вскоре отбросили в сторону, опрокинули. Среди казаков тоже оказалось много раненых в этой катастрофе. Люди спотыкались и падали в траншеи. Женщин и детей топтали и давили ногами. Они истошно вопили, задыхаясь от набивавшейся в рот и ноздри земли и пыли.

На помощь казакам прибыла полиция. Но уже было поздно, сотни москвичей уже погибли в давке. Все больницы были заполнены ранеными. Город с содроганием узнавал об истинных масштабах постигшей его катастрофы.

В самом разгаре банкета о ней сообщили царю.

Николай смертельно побледнел, как и те многочисленные мертвецы на злосчастном поле, которых теперь стаскивали к шатру, раскинутому на поле в его честь. Он передвигался словно в полузабытьи, как лунатик, и этого не могли не заметить его приближенные. Царица, сильно напуганная масштабами катастрофы, потребовала, чтобы ее немедленно отвезли в самую большую городскую больницу. Вдовствующая императрица тоже захотела принять участие в уходе за несчастными жертвами.

Счастливое оживление, царившее в залах Кремлевского дворца, ярко освещенных праздничной иллюминацией, сменилось зловещей, давящей тишиной.

Реакция на это царя указывает на одну из сокровенных черт его характера, и если к ней приглядеться, то можно будет лучше понять другую, более, на наш взгляд, странную, которую он проявит позже, во времена революции. Он вдруг заговорил о своем желании уйти в монастырь, чтобы там молиться по своим усопшим подданным, чтобы его больше не трогали, оставили одного!

Александра по своей молодости наделенная большей энергией, чем муж, сумела преодолеть свое отчаяние и фатальность Судьбы, свалившейся на них обоих. Она подавала всем пример присутствия духа. Она пожелала немедленно присоединиться к страдальцам, к тем, кому удалось избежать гибельной давки.

Но тут возникла еще одна серьезная проблема. Вечером в этот трагический день посол Франции маркиз Монтебелло устраивал бал для дипломатического корпуса, который, по его словам, станет символом того громадного прогресса, который был достигнут во всех областях франко-русского союза, задуманного Александром III. Его сын Николай II теперь настаивал, чтобы этот дружеский союз был разработан до конца.

Николай в виде таких прискорбных событий отказался пойти на бал, на этот прием, организованный в его честь. Для Французского правительства этот бал был куда более важным мероприятием, чем просто дипломатический бал. Для украшения бала Республики из Версаля в Москву прислали бесценные гобелены и серебряную посуду, в которой подавали яства на столах Людовика XIV и Людовика XV. Прованс тоже продемонстрировал свою симпатию к монарху, прислав сто тысяч дорогостоящих роз для украшения столов и интерьеров дворца.

Дядья Николая II вступили по этому поводу в жаркую перепалку с великим князем Сергеем Александровичем. Стоило ли отменять такой праздник накануне заключения столь важного дружеского союза с Францией? Не лучше ли действовать как было намечено, позабыть на несколько часов о своей скорби, чтобы стать главным героем такого празднества, и своим на нем обязательным присутствием поблагодарить ту страну, которая демонстрирует вам наглядно доказательства своего реального сближения?