Эмили:

Как-то я работала с семьей, которая стояла на учете у социальных служб. Главу семейства обвинили в нападении на жену и приговорили к общественным работам и надзору на восемнадцать месяцев.

Мужчина должен был покинуть семейный дом и поселиться минимум в двух часах езды от него. Ему разрешили видеться с детьми два раза в неделю в контактном центре, но запретили вступать в любые взаимодействия с матерью или находиться рядом с ее домом. Однако в связи с жизненными обстоятельствами — встречами с детьми, работой, испытательным сроком и общественными работами — большую часть дня и вечера он проводил в городе, где жила его семья.

Когда мы начали с ним работать, эта ситуация длилась уже пять месяцев. Ездить на поезде или машине каждый день было практически невозможно как с логистической, так и с финансовой точки зрения. Вы можете подумать, что у него возник соблазн нарушить условия и вернуться в семейный дом, просто надеясь, что все обойдется. Или что такую ситуацию создали искусственно, чтобы подтолкнуть его к нарушению обязательств. Но он этого не сделал — вместо этого он решил спать в своей машине.

Обо всей этой ситуации одна из менеджеров нашей организации высказалась примерно так:

— Ему тяжело? Очень жаль. Может быть, ему не следовало делать то, что он сделал.

На следующей встрече я изложила свое мнение о том, что мы увеличиваем риск для всей семьи, лишая отца возможности жить в нормальном доме, и рекомендовала как можно скорее включить его в список срочно нуждающихся в жилье.

— Вы одна тут так думаете, и вы явно ставите потребности отца выше потребностей детей, так что давайте оставим все как есть, — ответила менеджер с покровительственным кивком и взмахом руки, будто этим жестом она пыталась избавиться от меня как от неприятного запаха.

Я чувствовала себя униженной. Я набралась смелости и сказала немного дрожащим голосом:

— Прежде чем мы продолжим, я хочу, чтобы мое возражение отметили в протоколе собрания. Я не согласна с решением и хочу, чтобы это было четко прописано. По моему мнению, текущая ситуация может стать опасной для детей.

Ее лицо побагровело, и она в недоумении подняла глаза.

— Хорошо, все будет отмечено, но никто другой так не считает, так что на самом деле это не имеет значения, — сказала она.

Признаюсь, когда я решительно и откровенно бросила этот вызов, я не чувствовала себя уверенной или напористой — я чувствовала себя Мышью в костюме Тираннозавра. Я знала, что я не Лев — не я принимала решение. Но я также знала, что мне нужно выразить свое несогласие. У меня была четкая позиция, и именно ее я считала правильной.

После встречи ко мне подошли трое участников и признались, что они тоже считали ситуацию рискованной. Просто им не хватило смелости, чтобы высказаться на собрании. Я попросила их изложить свои взгляды в письменной форме, и они согласились это сделать.

Сначала я разозлилась. Я подумала: «Почему они не высказались на собрании и не поддержали меня? Если они думали так же, зачем оставили меня одну против всех?» Но суть была в том, что они не хотели участвовать в напряженном разговоре на встрече, потому что не хотели ввязываться в конфликт.

Зато, озвучив свои опасения, я побудила их предпринять некоторые действия за пределами встречи и оспорить принятое решение. Честно говоря, оглядываясь назад, я их не виню. Хороший Тираннозавр — это для меня самый сложный стиль, но иногда он необходим, чтобы поступить правильно.