– Это когда постоянно чего-то не хватает.

– Все отобрали, – пожаловалась Лиззи, шаря по карманам. – Ключи, телефон, деньги. Хорошо, что паспорт не при мне.

«Просто замечательно, – подумал Бондарь. – При наличии паспорта гражданки Соединенных Штатов сложно травить байки про свое эстонское происхождение».

Дернув стоящую рядом Лиззи за рукав, Бондарь заставил ее присесть на корточки и выдохнул ей в ухо:

– Не болтай лишнего. У стен бывают уши. – Затем Бондарь подтолкнул Лиззи вверх, давая понять, что она может встать.

Лиззи подчинилась. Лицо у нее было слегка растерянным. Видимо, не все русские идиомы доходили до ее сознания. Она опасливо оглянулась, словно ожидала увидеть здоровенное каменное ухо, обращенное к ней.

– Закурить бы, – пробормотал Бондарь, вытягивая ноги. Подвал был таким узким, что подошвы едва не уткнулись в противоположную стену. По всей вероятности, закуток предназначался для хранения неучтенного товара. Торец длинного помещения был заставлен ящиками с сигаретами, упаковками пива и кофе. Под потолком потрескивали и мигали неоновые трубки светильников. Бондарь не сомневался, что сумел бы проломить фальшивую перегородку и выбраться из импровизированной темницы. Однако его направили во Владивосток не для этого. В данный момент наверху решалась не только его собственная судьба – решалась судьба доверенной Бондарю операции. Корейцы оценивают, анализируют, взвешивают. Не исключено, что они также наблюдают за пленниками через потайные глазки видеокамер или подслушивают их разговоры. Пьо ни разу не отреагировал на слова Бондаря, позволяющие судить о его морской профессии. Значит ли это, что он не сделал для себя соответствующих выводов? Если до сих пор нет, то неплохо бы подтолкнуть его к нужному решению. «Летучая рыба» осталась без капитана, а штормовое предупреждение уже прозвучало. Корейцам позарез нужен человек, способный стать за штурвалом. «Позарез», – повторил Бондарь мысленно и вспомнил клиновидный кинжал Пьо. Кинжал, созданный специально для убийства, а не для чего-нибудь другого.

Поначалу, заслышав пространные разглагольствования Бондаря о ветрах дальних странствий, Лиззи вытаращила глаза и открыла рот, чтобы брякнуть какую-то глупость, но предостерегающий взгляд помог ей опомниться.

– Опять ты про свои корабли, – недовольно сказала она. – Ты все плаваешь, плаваешь, а я жду на берегу и скучаю.

– Такова женская доля, – пожал плечами Бондарь. – Но ты не расстраивайся. Вряд ли я еще когда-нибудь выйду в море. Вряд ли увижу снова, как пенятся волны за кормой.

– Решил начать новую жизнь? – спросила Лиззи с неподдельной радостью.

– Жизнь? Неужели ты не понимаешь, что мы не выйдем отсюда? – Бондарь подмигнул. – Нельзя было ввязываться в эту темную историю. Сомневаюсь, что нам поверили.

– Значит, нас убьют? – тихо выговорила Лиззи. – А мы будем сидеть и покорно ждать?

– Дату смерти изменить нельзя, Лиза, – торжественно и печально произнес Бондарь. – Ее не перенесешь, не отсрочишь.

– Но я не хочу умирать!

– Кто хочет?

– Давай кричать, стучать, – заволновалась Лиззи. – Пусть придет этот ужасный кореец в испорченных очках, пусть выслушает нас еще раз.

Американке не требовалось никаких усилий для того, чтобы полностью вжиться в свою роль. Она по-настоящему опасалась за свою жизнь. В принципе такой пессимистический подход был оправдан. Ведь, как ни крути, капкан, в который добровольно сунулись Бондарь и Лиззи, захлопнулся. Нужно было постараться, чтобы не просто выбраться из него, но и перехитрить противника.

– Эх, плавал бы я дальше и горя не знал, – мечтательно произнес Бондарь. – Муссоны, пассаты… – Решив, что разумнее не углубляться в малознакомую метеорологическую область, он продолжал, припоминая все, что запомнилось ему с детства по приключенческим романам. – Знала бы ты, Лиза, какой это восторг – поймать ветер и лететь вперед. – Подумав, что современные морские волки вряд ли ходят под парусами, Бондарь перешел к общим фразам.

Закатное солнце над волнами… Вахта у штурвала… Пенистый след корабля… Голубой атлас неба…

Терпеливо выслушав всю эту белиберду, Лиззи вздохнула:

– Да, без неба плохо. И на солнце я бы с удовольствием посмотрела. Интересно, который сейчас час?

Бондарь машинально взглянул на запястье, с которого после обыска исчезли часы, и буркнул:

– Понятия не имею.

– Зачем им понадобились наши вещи? – спросила Лиззи.

– Для коллекции. Может быть, в этом подвале когда-нибудь организуют музей.

– Какой музей?

– Краеведческий, – ответил Бондарь. – С экспозицией, посвященной замурованным заживо посетителям ресторана «Конбе».

– Ты меня лучше не пугай, – попросила Лиззи, пристраиваясь рядом. – Мне и так страшно. Корейцы такие жестокие.

– Что ты! Милейшие ребята. Гостеприимные, с чувством юмора.

– Мне не нравится юмор такого рода. Видел, как они заглядывали мне в трусы? Я чуть не умерла от стыда и отвращения.

– Напрасно, – сказал Бондарь, сохраняя каменное выражение лица. – Любопытство юношей носило отнюдь не физиологический характер.

– Не фи-зи-о-ло-ги-чес-кий? – переспросила Лиззи. – Что ты хочешь этим сказать?

– Секс тут ни при чем.

– Странно. Что же тогда корейцем понадобилось у меня в трусах? Они желали убедиться, что я не переодетый мужчина?

– Когда ты причесана и накрашена, никто не перепутает тебя с мужчиной, – заверил американку Бондарь. Ирония до нее не дошла. Но тема не представлялась Лиззи исчерпанной, а потому она наморщила лоб и призналась:

– Не понимаю.

– Национальные традиции, – безмятежно сказал Бондарь. – Корейцам понравилось твое белье, не более того.

– Женское белье? – не поверила Лиззи. – Тут замешан фетишизм?

– Нет.

– Тогда в чем дело?

– Ребята рассказывали, что в Северной Корее шьют слишком некрасивые, слишком грубые мужские трусы. Они предпочитают носить женские. Конечно, не афишируя этого.

Собственная шутка не казалась смешной Бондарю, но он и не намеревался веселить кого-либо. Он надеялся, что темница прослушивается, и провоцировал Пьо на активные действия. В конце концов, если спектакль не удался, то все кончено. Умирать, так умирать. Желательно раньше, чем Бондарю и Лиззи придется ходить по нужде чуть ли не под себя. Не испытав муки жажды и голода. Не с опухшими от отсутствия никотина ушами.

– Верится с трудом, – сказала Лиззи, переварив услышанное. – Мужчина, которого они называют Пьо, превратился в настоящего головореза, когда перестал кланяться и улыбаться. Я не способна представить его в бикини.

Если бы Лиззи и поднапряглась, то все равно не успела бы. Ворвавшийся в каменный мешок Пьо не оставил места воображению. С перекосившимся от ярости лицом он первым делом подскочил к Бондарю, вздернул его на ноги и замахнулся кинжалом. Это был момент истины. Бондарь даже не подумал поставить блок или помешать корейцу каким-либо иным образом. Это противоречило избранному образу. Нетрезвый, деморализованный моряк не успел бы отреагировать так быстро. Бондарь тоже не стал реагировать. И принял удар, от которого у него потемнело в глазах.