— Спорим? — ухмыльнулся рыцарь.

— Спорить не стану. — Бертовин потер переносицу. — Объясни.

Рамон поднялся.

— Пойдем к Хлодию. Его это тоже касается.

— Его-то каким боком?

— Увидишь.

Когда они вошли в комнату, Хлодий торопливо сел, приглаживая встрепанные со сна волосы. Он много спал, как и полагается выздоравливающему. Рана заживала, юноша мог уже уверенно сидеть и все порывался подняться на ноги, но Рамон, посоветовавшись с лекарем, запретил. Торопиться, по его мнению, было совершенно некуда.

После обмена приветствиями рыцарь устроился на лавке, Бертовин прислонился к косяку, скрестив руки на груди.

— Так все же, в чем дело? — спросил он.

Рамон перевел взгляд с одного на другого. Попытался сделать серьезный вид — не вышло, улыбка неудержимо расплывалась по лицу, точно в предвкушении удачной шутки. Когда он выбирал, кому оставить землю, то меньше всего думал о том, чтобы кого-то облагодетельствовать или, тем паче, удивить. Но отделаться от мысли о том, какое выражение лица будет у обоих, не получалось.

И он не обманулся в ожиданиях.

— Посмеялся, и будет, — проворчал наконец Бертовин. — Теперь давай серьезно.

— Я совершенно серьезен.

— И ты полагаешь, ваши, благородные, это проглотят?

— Куда денутся. — Он посмотрел на Хлодия, который, похоже, лишился дара речи. — Лен обещан. Проявишь себя доблестным воином — будешь рыцарем. Тогда твои дети будут считаться благородного происхождения. Придет их время наследовать, ни одна собака тявкнуть не посмеет.

— Я… — Мальчишка пошел разноцветными пятнами. — Я постараюсь.

— Да уж постарайся. Я с того света тебя не достану, но у отца, вон, — он кивнул в сторону Бертовина, — если что, не заржавеет уши надрать, и не посмотрит на звание.

— Не заржавеет, — подтвердил Бертовин. — Хоть бы спасибо сказал, остолоп.

Рамон жестом остановил открывшего было рот оруженосца.

— Службой отблагодаришь. До сих пор поводов упрекнуть у меня не было — надеюсь, и теперь не появятся.

— Не появятся, господин.

— Хорошо. — Рыцарь вышел, поманив за собой Бертовина.

— Просто так сказать не мог, без выкрутасов? — поинтересовался тот, когда дверь за спиной закрылась.

— Извини, не удержался, — улыбнулся Рамон. И тут же бросился поднимать упавшего было на колени воспитателя.

— Уймись. Если начать считаться, кто кому больше должен, то не уверен, что результат будет в мою пользу. Так что уймись. Теперь о деле. Пошли ко мне. Между нами, — продолжил он, устроившись у камина, — для мальчика это скорее задел на будущее, нежели заслуженная честь. Он хорош, очень хорош, но…

— Но пока этого ничем не заслужил, понимаю.

— Хорошо, что понимаешь, Хлодию только не сболтни. Уверенность ему понадобится, и еще как. Рана эта некстати, по-хорошему его бы с нами взять, посмотрел бы, да попробовал сам место для замка выбрать — а там бы обсудили, почему так, а не этак.

— Кто мешает потом объяснить?

Рамон покачал головой.

— Потом не то, на готовое. Надо, чтобы сам пораскинул мозгами. А мы бы поправили, если что.

Взять бы Хлодия с собой, в самом-то деле. Но в повозке он не поедет, а верхом, даже если и усидит — в чем Рамон сомневался, — не ровен час, рана воспалится. Останется парень без ноги, и тогда и с перспективой рыцарства, и с леном ему придется распроститься. Герцогу нужны воины, а не калеки. Рамон оставил эту мысль и продолжил:

— Завтра, когда приведешь людей разговаривать… Подумай, как сделать так, чтобы Хлодий мог слышать и мотать на ус.

— Хорошо.

— Тогда ступай. Остальное потом.

Завтра скорее всего весь день уйдет на разговоры, даст бог, найдется подходящий человек, хотя бы один. Бертовин отбирал людей очень придирчиво, да и сам Рамон по части строгости ему не уступал. Вечер уйдет на то, чтобы расспросить Хлодия, что из дневных разговоров тот запомнил и какие выводы сделал. Хотя по первости наверняка ничего не поймет — ну да ладно, время есть. Немного, но есть, а мальчик смышлен. Следующий день они потратят на осмотр владений. Два часа верхом туда, да два обратно, это не считая, сколько займет провести межу да оглядеть все хорошенько. Весь день, скорее всего, и уйдет. А что после того — видно будет. Что ж, как он и обещал Бертовину, дел окажется по горло.

А сегодня, пожалуй, можно и побездельничать. Амикам, помнится, говорил, что его дом открыт в любое время, правда, Рамон старался не злоупотреблять подобной любезностью, вламываясь совсем уж без предупреждения. Он отправил мальчишку с запиской и велел седлать коня. В конце концов, есть Лия. И даже если ее отец занят настолько, что не может принять гостя, она-то наверняка свободна — ну какие дела, право слово, могут быть у юной девушки? А погода нынче чудная — в самый раз для верховой прогулки.

Амикам действительно оказался занят. Настолько, что, уделив гостю едва ли четверть часа, откланялся, оставив на попечение дочери.

Лия проводила взглядом отца.

— Он сегодня не в духе, извини.

— Что-то случилось?

— Налоги. Вчера узнал — сегодня весь день считает и ругается, мол, десятину туда, десятину сюда, да налог власти, этак и вовсе без штанов останешься. — Она улыбнулась.

— «Туда» — это церкви, — догадался Рамон, — а «сюда»?

Налог герцогу побежденные платили едва ли не с самых первых дней после падения города.

— Нашим храмам.

— Зачем? — Рамон удивился. Смысл платить обслуге идолов, за которыми не стоит никакой силы, ускользал от его понимания. За церковью власть, даже если оставить в стороне вопрос веры, а какова власть храмов?

— А тебе не приходило в голову, что мы все еще чтим наших богов?

Рыцарь хотел было съязвить: не заслуживают почитания боги, не защитившие свой народ. И прикусил язык. Это Эдгара можно было дразнить, зная, что тот не обидится. Пикировки доставляли удовольствие обоим, и после того как брат уехал, этих словесных перепалок отчаянно не хватало. Но девочка может расстроиться — а ей и без того несладко, особенно если вспомнить последний разговор. Ох, а сам-то хорош — за всю неделю не удосужился спросить, как она, да и нынче бы не пришел, если бы прогуляться не захотелось. А сейчас вроде как и спрашивать неловко — опомнился, называется. Он пригляделся к Лие, выискивая следы того смятения, что видел тогда. Но она выглядела и вела себя как обычно, а что там в душе — поди догадайся. Рамон мысленно обругал себя последними словами. Поймал вопрошающий взгляд и вспомнил, что не ответил.

— Не приходило. — Надо было сменить тему, и как можно быстрее. А то, не ровен час, девочка вспомнит тот разговор и снова расстроится. Не то чтобы ему не понравилось держать ее в объятьях, успокаивая, но это не повод.