Ну а когда выскочившая с другой стороны машины высокая женщина с тревогой в голосе спросила: «Девушка, вам плохо? Я могу вам помочь?», свет окончательно померк в Вериных глазах…

Открыв глаза, Вера поняла, что она лежит на кушетке, причем не где-нибудь, а в палате Лианозовской больницы: она сама полгода назад принимала участие в мероприятиях по ее открытию и не узнать отделанные мрамором стены не могла. На тумбочке возле кровати стояла настольная лампа с металлическим абажуром, а на стуле, стоявшем ближе к двери, сидел пожилой мужчина в белом халате — и Вере показалось, что он дремал сидя.

— Не подскажите, сколько сейчас времени? — поинтересовалась она, и поинтересовалась потому, что время явно было довольно поздним, за окном уже было совершенно темно.

— А, наконец очнулась! — мужчина явно обрадовался, — это хорошо, это просто замечательно. А времени… времени сейчас наверное девять, или, скорее, начало десятого.

Поскольку металлический абажур оставил лицо мужчина в тени, лишь усугубляемой ярко освещенным белым халатом, Вера его сразу не узнала — но по голосу поняла, что сидел рядом с ней лично главный врач этой больницы. Ведомственной больницы НТК, которую выстроили как «расширение» заводской медсанчасти. Выстроили потому, что и жителей окружающего завод поселка как-то требовалось «охватить медобслуживанием», и потому, что и рабочие, и студенты, и даже «квалифицированные специалисты» периодически «нарушали технику безопасности вплоть до летального исхода», а серьезную помощь (те же хирургические операции, например) в медсанчасти оказать было просто негде.

— Как вы себя чувствуете?

— Замечательно. А… а почему я вообще здесь?

— Вы на заводе без чувств свалились, в себя не пришли даже когда санитарка вам нашатырь под нос сунула… хорошо еще, что добрые люди нашлись, к нам вас привезли. Ну, рассказывайте, чего вы там нанюхались? А то вас лечить надо, а вот от чего — совершенно непонятно.

— Не надо меня лечить…

— Это вы так думаете. А другие… ну сами судите: привезли к нам какую-то Старуху без сознания, а шум поднялся будто королевну заморскую, шрапнелью всю израненную и если ее… то есть вас срочно не излечить, то прям война начнется.

— Война… война не начнется, а я ничего не нанюхалась. Просто переволновалась: мне нужно было ехать с докладом к начальству, а что докладывать, я даже придумать не смогла. Работы-то ведутся, а вот когда результат будет — один бог знает.

— И это мне говорит секретарь комитета комсомола НТК! Как вам только не стыдно, вы должны твердо знать, что бога нет! — врач произнес это строгим голосом, но глаза его улыбались.

— Не стану оспаривать ваш тезис, ведь он лишь усиливает мой: когда будут выполнены работы, не знает вообще никто. А мне за работу отчитываться!

— Вы меня успокоили: вижу, что мозговая деятельность не нарушена. — Доктор пододвинул стул поближе к кровати, сел, взял Веру за руку. — И пульс, гляжу, теперь нормальный. Но вы все же выпейте вот это…

— Это что?

— Всего лишь раствор глюкозы. Он вам сейчас крайне показан: привезли вас с пульсом едва слышным, а глюкоза поможет сердцу успокоиться и заработать в полную силу.

— Мне бы сейчас не пить, а наоборот…

— И это организуем. Маша! — позвал он кого-то из коридора, — помоги Старухе дела свои справить… но только сначала все же выпейте. А если не донесете — так больница это, тут всякое случается и стесняться вам не нужно. А я вас подожду тут, еще раз внимательно осмотрю…

Когда Вера в сопровождении сиделки вернулась в палату, заметно повеселевший доктор ей сообщил:

— Я уже Лаврентию Павловичу оттелефонировал: он велел сразу же сообщать, если ваше состояние поменяется. Так что вам беспокоиться больше не следует: начальство знает, почему вы к нему с отчетом не прибыли и наоборот, о здоровье вашем волнуется… я гляжу, даже больше чем вы сами. Вы голод не чувствуете?

— Пока нет. Ладно, поеду домой: вечером-то дороги пустые, быстро доеду.

— А я вас никуда не пущу. Это вы там, — доктор махнул рукой в сторону окна — главный комсомолец НТК и распорядитель завода, а здесь, в больнице, вы обычный пациент и должны слушаться врачей. Даже Лаврентий Павлович распорядился: если вы нас слушать не станете, сразу ему лично жаловаться, а уж он на вас управу найдет. Зачем вам еще раз волноваться? Мы вам сейчас все же ужин… легкий ужин принесем, поедите, выспитесь — а утром уж решим, что с вами дальше делать. Откровенно говоря, я бы вас вообще на отдых отправил, куда-нибудь на море…

— Там сейчас холодно и сыро.

— Не везде, на Фуэртевентуре или Тенерифе и тепло, и даже в море купаться приятно… но это так, в порядке пустого разговора…

— Тогда зачем и говорить? Все равно никакого отпуска мне сейчас не светит: учебный год, студента нужно в человека превращать. Разве что летом…

— Но вы обязательно о летнем отпуске подумайте… вот, уже и ужин принесли. Я вас покину, а вы поужинайте — и спать ложитесь. Я к вам снова часиков в семь наведаюсь…

Засыпая, Вера еще раз прокручивала в голове события этого дня. Она и раньше иногда думала о том, что вполне может встретить «себя из другой жизни», но думая об этом, она не предполагала, что это может так ее взволновать. «Своего» мужа она похоронила, много лет назад похоронила — а этот… Этот был не ее мужем, а мужем «другой» Веры Андреевны — а к ней отношения ни малейшего не имел. У него было своя жена, старше его на два года — и «нынешняя» Вера на него не имела никаких прав. И, как вдруг поняла Старуха, к этому мужчине у нее и чувств не было! Просто он «был похож» на ее мужа в молодости, вот воспоминания и нахлынули — воспоминания о другом человеке, который вот уже пятнадцать лет как ушел…

А вот к «той» Вере Андреевне… Вера вдруг подумала, что она сейчас может сильно — и в лучшую сторону — изменить ее жизнь. Вспомнила, как они горевали с мужем, что детей у них не было — а гораздо позже, когда уже она оформлялась на постоянную работу в школе и прошла требуемый для такой работы полный медосмотр, врач-гинеколог как-то мимоходом заметил:

— А вас тут мелкая проблема… но на нее внимания можно