выспаться, много отступающих солдат. Привередничать, пожалуй, не станем, чем это тебе не гостиница, а? Им до смерти хочется спать. Казарма как казарма. Устраивайтесь здесь, сержант, далеко забираться не стоит. Крике уже храпит на какой-то подстилке; Жан-Блэз укладывается рядом, почти что на голом полу. В голове гудит, сердце усиленно бьется. Потом все замирает. Поглощается одним ощущением: я жив… жив… жив… А между тем, он никогда еще не был так похож на мертвеца…

* * *

В этот же вечер посол Соединенных Штатов господин Буллит посетил на улице Сен-Доминик господина Даладье. Министр национальной обороны слушает при нем сообщение по телефону. Говорит генерал Гамелен. Еще сегодня утром он просил передать Черчиллю и Айронсайду, что создавшееся положение не вызывает тревоги у французского верховного командования, что войска готовятся к контрнаступлению, а сейчас он сообщает министру национальной обороны, что немецкая танковая колонна находится между Ретелем и Лаоном и что мы не располагаем никакими резервами, чтобы контратаковать или преградить дорогу неприятельским танкам. Не располагаем никакими резервами? — Значит, французская армия разгромлена? — вырывается у Даладье.

Не успели эти слова слететь с его уст, как он увидел глаза Буллита, глядевшего на него в упор. Теперь придется посвятить посла Соединенных Штатов в ход событий. Между Ретелем и Лаоном… не располагаем резервами! Невероятно!

Да, действительно невероятно.

* * *

Немецкие танки уже на всех дорогах играют в кошки-мышки со своими жертвами. Генералы теряются в пути. Вотье назначил сборным пунктом для своей дивизии Брюнамель, куда он решил попасть через Рюминьи. В Брюнамеле он никого не нашел. Только непрерывный поток отступающих солдат и беженцев. Дело в том, что одни из его частей шли из Живэ на Синьи-ле-Пти; им сказали, что там немцы, и к югу от Лиара тоже; тогда они двинулись по магистрали на Ирсон и попали в плен. Другие части несколько позднее оказались поблизости от Мон-Иде… Им навстречу катилась на восток людская лавина — артиллеристы, саперы, части Рабочих полков, пехота: на Ирсонской дороге их захватили немцы, обезоружили и отпустили на все четыре стороны, предварительно раздавив гусеницами танков их оружие. Эти люди уверяют, что дорога на Ирсон отрезана. Другие части пришли в оставленный Мон-Иде гораздо позже; они вспомнили, что утром штаб дивизии должен был находиться в Овилье-ле-Форж, и двинулись туда, но никого там не нашли и по дороге пристали к артиллерийскому обозу. Другие части… и еще другие…

Смешанные колонны, постепенно вбирающие беженцев и военных, вооруженных и невооруженных, конных и пеших, все больше и больше заполняют дороги, медленно двигаются вперед, тщетно стараясь сохранить облик регулярного войска, идущего походным порядком, с пушками впереди, — но пушкам то и дело приходится останавливаться и поджидать отстающих, — с пулеметами позади для прикрытия тыла. Ведь никто не знает, где враг; в темноте он может появиться отовсюду. Их обстреливают в деревнях, из домов. Иногда мрак встречает их огнем мелкокалиберных орудий, в таких случаях все подтягиваются, артиллерия очищает путь; и опять все тихо, снова идут; впереди никого. Тогда начинаются разговоры о парашютистах… но ведь не спускают же они на парашютах пушки! Этой гиблой ночью людей водят неверные блуждающие огни. Какой-то капитан на велосипеде, отставший от своих, вдруг предлагает себя в проводники. Кавалеристы на измученных лошадях готовы идти в разведку. Неожиданно колонна натыкается на часть, которая идет в ту сторону, где, по общему убеждению, должны быть немцы, и вот достаточно нескольких слов, и все меняется, людской поток сворачивает и идет вслед за этой саперной частью, уверенно указывающей путь. Полная тьма, местами дорога проходит лесом; но большей частью кругом поля и укрыться будет негде.

Почему это впереди мрак время от времени вспыхивает световыми сигналами? Может, это немецкие мотоциклисты? Заблудившуюся колонну охватывает страх. Ведь никто не уверен в своем соседе. В толпе ходят самые невероятные рассказы о фактах, якобы имевших место за последние дни. Распространяются всевозможные слухи. Колонна, неизвестно почему, то останавливается, то опять устремляется вперед. Только артиллеристы и вселяют еще некоторую уверенность. Во-первых, при них есть орудия, а потом, это, как-никак, почти нетронутая часть, которая невольно сохраняет подобие походного порядка…

Вот еще бегущие от немцев солдаты… Эй, вы куда? Не знают. Присоединяйтесь к нам… Вот беженцы, изнемогающие под тяжестью узлов, с которыми им жалко расстаться. Они умоляют взять их вещи на повозки. Счастье еще, что темно. При солнечном свете такого трагического зрелища не вынести.

В повозках везут раненых. Тут лейтенант, которого случайно нашли в Мон-Иде под обломками разрушенного дома. Как вы думаете, выкрутится? У него сильный жар. Он без сознания. А долго он там пролежал-то? Его счастье, что случилась тревога и все попрятались кто куда, только бы не стоять на открытой дороге, пока над нами кружили дорнье… Может быть, у него пробит череп?

Они везут лейтенанта Гайяра, а сами болтают всякий вздор. Возница мечтает о собственном бистро. Его спутник показывает билет Национальной лотереи, на который он перед самой войной почти что выиграл: на одну единицу не сошлось… Билет он хранит — это его талисман. Сосед говорит: — Почти что талисман, — говорит всерьез. Они везут лейтенанта Гайяра; колонна опять бесконечно долго стоит на месте. Что там еще? Впереди стреляют. Люди вслушиваются в темноту настороженной ночи. Кажется, кончилось. Опять идут…

Что за ночь, что за долгая путаная ночь! Больше тридцати километров никак не пройти. Опять впереди эти непонятные вспышки. По пути попадаются только деревушки. Те, что ведут нас, должно быть, нарочно избегают дорог, нанесенных на карту, они ненадежны.

Название этих поселков тебе что-нибудь говорит? Я уже где-то встречал Мон-Сен-Жан… Мы же еще не дошли, на дороге была стрелка.

Другие говорят о войне. Некоторые совсем подавлены страхом. Но есть и такие, что кипят гневом. Чего ради погнали нас на убой? Много, видишь ли, лишних ртов развелось! Может, ты и прав, раньше мне это не приходило в голову. Но теперь, когда ты сказал… Знаешь, мне это напомнило одну историю, как раз после той войны, в Рюэй… нет, не в Рюэй… в общем где-то возле Курбвуа… А ну тебя в болото с твоими историями!

Можешь быть уверен, они-то между собой договорятся. Если только мы выскочим сегодня ночью, работать придется вдвое больше. Знаешь, как туго пришлось им, в Германии, в восемнадцатом году? Нет, не знаю. Мне на это наплевать. Я собирался жениться, понимаешь… При чем тут твоя женитьба?

Опять стрельба. Колонна остановилась.