Но какое отношение Костя имел к подземельям? Я не слышал, чтобы он увлекался этим делом. Но я слышал, что Оксана в студенческую свою бытность общалась с университетскими диггерами. А я точно не знаю, каким образом в ее жизни появился Костя. Может, их кто-то из этих диггеров и познакомил. Может, это был Гога, который работал на него. Или Юра. Или еще кто-то… Может, Костя и подчинил себе этих ребят, чтобы они строили для него подземную империю. Возможно, он хочет объединить в единую сеть все заброшенные бункеры и бомбоубежища Москвы, может, потому и вкалывают на него зомби… Само по себе, занятие это настолько сложное и трудоемкое, что по силам только безумцу. Но кто сказал, что безумен тот, кто бьется головой о стену? Человек с больной головой может быть на редкость умным, спокойным и обходительным…

4

Домой я возвращался с таким ощущением, с каким командир взвода уходит на ночь к молоденькой медсестре из медсанбата, оставляя на передовой своих подчиненных. Вдруг враг в атаку пойдет, а взводного на месте нет…

Но взводный рисковал угодить под трибунал, а я попаду на суд своей совести, если оставшийся без присмотра Гога вдруг безвозвратно исчезнет в неизвестном направлении. Я прокляну себя, если это случится…

Но Гога лег спать. Я слышал, как шуршали простыни, как включился, а затем стих телевизор. Он говорил Юре, что очень устал… К тому же завтра он собирался заняться Викой; значит, если что, его нужно будет караулить около ее дома. В общем, я решил, что беспокоиться за него не стоит, и вернулся домой, где ждала меня Вика.

– Долго же ты! – упрекнула меня девушка.

Она сидела в кресле, забросив ногу за ногу. Локоть покоился на журнальном столике, где на салфетке стояла ваза с дурацкими пластиковыми цветами.

– Я же сказал, что задержусь…

– Поздно уже. – Действительно, часы показывали начало двенадцатого ночи, хотя на улице еще не совсем стемнело. – А у меня мама больная…

– Ты ей звонила?

– Да, сказала, что у подруги заночую…

– Что ж, буду твоей подругой… Ты же с подругами не спишь?

– Когда как, – пристально, с напряжением улыбнулась она.

Взгляд у нее блуждающий, и речь слегка замедленна. Уж не добрался ли до нее Гога?..

Но все оказалось гораздо проще. На полу между столиком и креслом я заметил бутылку со светло-коричневой жидкостью и красной этикеткой. Шотландский виски из моего неприкосновенного запаса.

Я подошел к Вике, встал перед ней на колени. И, приблизив губы к ее уху, прошептал:

– Скажу тебе по секрету, я не сторонник платонической любви.

– Я, если честно, тоже…

Она закрыла глаза, будто в ожидании поцелуя, но я отвел губы от ее лица. От нее действительно пахло спиртным, но я не жадный, могу и еще налить.

– Поверь, виски не самый лучший советчик для девушки, – сказал я, поднимая с пола бутылку.

– Смотря, на что она настроена, – опустив глаза, улыбнулась Вика.

– А на что ты настроена?

Я попытался встать на ноги, но Вика руками обвила мою шею, удержала.

– Мне кажется, что ты сумасшедший, – приближая ко мне чувственно-затуманенную улыбку, прошептала она. – И я сумасшедшая. Потому что здесь… Я хочу знать, что происходит, когда сходятся два сумасшествия…

– Происходит большое завихрение. Но все зависит от полярности нашего сумасшествия. Мы можем завихриться вперед и в будущее, мы можем завихриться вверх, мы можем завихриться вниз, под землю…

– Не хочу под землю.

– Я бы сказал, что тебя хотят туда отправить…

Вике двадцать четыре года, парня у нее нет, но природа требует своего. А тут я подвернулся… И она для меня, в общем-то, удобный вариант. И нравится она мне, и условия для бурной встречи есть. Но, во-первых, не хотелось торопить события. А во-вторых, она должна знать правду.

Я мягко отстранился от нее, взял за руку, помог подняться с кресла, пересадил ее на диван, достал из углового барного шкафа два чистых бокала, наполнил их на два пальца.

– По-американски будем пить или по-русски – нормально, с закуской?

– Лучше по-русски.

Я сел рядом с ней, закинул свободную руку на спинку дивана, обнимая Вику за плечи. Она прижалась ко мне, волосами коснувшись щеки.

– Хотя и по-американски тоже неплохо…

Нужно было подниматься, чтобы накрыть стол, а она явно не хотела, чтобы я уходил.

– По-русски мы еще успеем. Еще не утро. А утром за тобой начнут охоту…

Я залпом осушил бокал, поставил его на столик, полез в карман за диктофоном, на который записал обрывок телефонного разговора, где Гога обещал Косте расправиться и со мной, и с Викой.

– Какая еще охота? – забеспокоилась она.

Я включил диктофон, дал ей прослушать запись.

– Кто это такой?

Вика подобрала под себя ноги, еще плотней придвинулась ко мне, уложив голову на плечо. Я обнял ее за талию и почувствовал, как она дрожит. Это страх, а не возбуждение…

– Не узнаешь голос?

– Нет.

– Этот человек сегодня преследовал тебя. Зовут его Гога… Тут целая схема – он говорил по телефону, звук его голоса вызывал вибрацию стекла, которая затем передавалась на мое приемное устройство… В общем, поэтому его голос трудно узнать.

– Как будто покойник в гробу с кем-то разговаривает…

– Да, с дьяволом разговаривает, место в адском котле бронирует… Этот Гога зомбировал девушку, которая пыталась убить меня. Теперь он собирается зомбировать тебя. Ты убьешь меня, после чего отправишься к своему брату. Только не понятно куда, вниз, под землю, или вверх, на небеса…

– Это все неправда! – зарываясь лицом в мою грудь, мотнула она головой.

– Ты должна знать эту неправду.

– Но мне страшно.

– А чего бояться? Мы предупреждены, а значит, вооружены. Гога теперь не охотник, он теперь дичь… Я с ним завтра разберусь. И насчет твоего брата спрошу. Может, еще не поздно его спасти…

– И его спаси… И меня… Я хочу, чтобы мы завихрились вперед, в будущее… Не хочу вниз, под землю. И вверх нам с тобой рано… Мне страшно. Я не хочу, чтобы мне было страшно. Я хочу, чтобы ты меня завихрил…

Губами коснувшись моего уха, она расстегнула одну пуговицу на моей рубашке, затем другую. Дрожь ее тела усилилась, но заметно ослабла, когда я стащил с нее футболку. Это волна возбуждения погасила страх. Нет в ее мыслях больше Гоги, сейчас она могла думать только обо мне, о том, в чем сейчас нуждалось не только ее тело, но и душа…

Я вспомнил, как Вика шла по улице, какой быстрой и неуклюжей была ее походка, и эти нелепые туфли… Женщине трудно быть женственной, когда она опаздывает на работу. Но нет ничего проще казаться таковой, когда она лежит в постели с мужчиной; ее наготу не заменит никакой даже самый чувственный наряд, в красоте ее обнаженного тела нет ничего вульгарного. И все, что она делает, чтобы ублажить мужчину, кажется таким естественным. И прекрасным…