Икс вовсе не злорадствовал по этому поводу. Он видел, как бессмысленно возводились церкви-новоделы: на тех местах можно было построить бензоколонку, кинотеатр или супермаркет — результат был бы тот же. Самое удивительное, что Икс оказался в мире, где результат действительно был бы тот же: растущее потребление подразумевало погоню за баблом для еще большего роста потребления; забежать в храм помолиться сделалось одним из потребительских ритуалов. Икс понимал, что многие знают про эту западню, но по собственной воле выбирают «сыр в мышеловке». Он видел, какими беззащитными сделались некогда могущественные церкви и соборы, и ему было ведомо, как они стонали, когда на их раны накладывалась гламурная картинка евроремонта, стонали, как и небо, пронзенное сном, белой горячкой или темными линиями. Спасать было нечего.

Магазин Синбада находился там, где строители соборов воздвигли бы, возможно, свой самый совершенный и прекрасный кафедрал под стать Нотр-Дам де Пари. Им бы просто пришлось так поступить, потому что, в противном случае, если переходить на военный язык (а с иной формой вербализации, как уже отмечалось, у Икса были проблемы), им понадобилась бы очень мощная армия. Страна чудес для детей нашла себе удивительно подходящее место, где было чем поживиться всему и всем.

— Дети — это верный ход, — сказал Икс.

— Придет серенький волчок и укусит за бочок, — сказал он чуть погодя.

— Дети жестоки и доверчивы к чудесам, — сказал Икс спустя еще какое-то время. — Это прямо Троянский конь.

— Она нашла свое «уязвимое» место, — подвел Икс итог. — Ахиллесова пята и Троянский конь в одном бокале — смешать, но не взбалтывать. — Он немножко подумал и решил сформулировать иначе. — Дети, сумасшедшие и плохие места. А еще — дурные вещи, плохие амулеты. — Губы Икса сложились в капризном росчерке. Он помолчал, словно пробуя на вкус следующую мысль. — А по-другому — дети, сумасшедшие и благие места. Еще — хорошие вещи, талисманы, благие амулеты.

К этому моменту он уже обнаружил, что творится на стене с буквой «А», первой в строчке немецкого поэта Готфрида Бенна, принятой им за молодежно-экстремистский слоган. Более того, он теперь знал, для чего вообще здесь была эта надпись. Его (их?) действительно пытались оберечь. Предупредить и оберечь.

Или другой вариант: Икс окончательно впал в безумие и находится в палате для душевнобольных под действием сильнейших препаратов. И видит сны. Про Небо, пронзенное Темными линиями, и про Страну чудес, где все линии сходятся в одну точку.

* * *

Уже совсем скоро на свою беду охранник магазина Синдбада заразится бациллой этого странного человека. Может, он и псих ненормальный, но только... Собака действительно приближалась. Кто-то из хулиганов-подростков написал на рекламной панели очередное граффити: «Alles is Ufer, ewig das Meer». Охранник не знал, что это значит, да и ему было наплевать. Важным оказалось другое: заглавная «А» в первом слове стала... как бы (охранник с каждым днем смотрел на это со все возрастающим подозрением)... стала как бы барьером между собакой и беглецами, стеной, не дававшей трехголовому монстру настигнуть преследуемых. А потом охранник решил, что сходит с ума. Потому что буква «А» в первом слове начала... изгибаться.

— Псих ненормальный, — твердил охранник. И сон про горящий бэтээр снился ему теперь каждую ночь.

Но охранник давно забыл, что такое страх. Тем более подобный, детский, вроде бы лишенный реальных мотивов. От тоски, а может потому, что боевиков ему хватило в жизни, пару лет назад он увлекся фэнтези. И прилично подсел. Он все знал про защитные магические поля, стены, звездные щиты и вообще магическое оружие. Все это было мило, увлекательно. В книжках. Но...

— Псих ненормальный, — в очередной раз выругался охранник. Стена-оберег, оживленная силой звездной росы, магический щит... Буква изгибалась; левая внешняя вертикальная штанга «А» уже почти превратилась в полукружье, трансформируя и выгибая всю букву. Словно что-то внутри рисунка давило на нее, словно угрожающая лапа собаки-монстра пыталась прорвать невидимую стену. Буква выгибалась, становилась все тоньше и, возможно, совсем скоро стена не выдержит, лопнет, и ярость, чужая и темная, вырвется на волю.

— Псих ненормальный.

Теперь охранник будет повторять эту фразу очень часто, сначала с ворчливым недоумением, а потом... как ни странно — с любовью и даже мечтательной печалью. Потому что этот странный человек куда-то пропадет, по крайней мере, он перестанет приходить в магазин, а охранник с удовольствием задал бы ему кое-какие вопросы. И потому что сны пройдут. К концу мая сны про горящий бэтээр пройдут навсегда.

II.

«Alles...»

Все — берег, но вечно зовет море.

«Буква «А» — первая в любимой фразе Михи. А еще — «алеф», — думает Икс, вспоминая то ли аргентинского писателя Борхеса, то ли совсем уж таинственного Фулканелли; ведь в голове у него винегрет. — Кабалистическая буква, точка, в которой пересекаются Миры. Алеф — точка, содержащая самое себя и все миры, ею сотворенные».

Он, наверное, опять уснул на своем наблюдательном посту. А сегодня ему спать нельзя. Вот и чей-то голос, до пронзительности знакомый, твердит то же самое. Сегодня Икс наконец добрался до их с мамой шести соток: сел в электричку и доехал до дачи, даже без пересадки, потому что день выдался выходной. Конечно, только сумасшедший мог проделать такое путешествие ради секатора на длинной палке, приспособленного им когда-то для обрезки яблонь. Но с выяснением вопроса о сумасшествии Икс решил повременить. Секатор оказался вещью крайне полезной. Икс вернулся с ним в Москву, продумывая до мелочей предстоящую «военную» операцию. Медитативный стук колес электрички, оказалось, к тому располагал. В детстве Икс обожал электричку, «наш дачный поезд». Сейчас он избавился от сантиментов — слишком много связанного с детством ждало впереди. Бывший сержант Карпов тоже пригодился — он одолжил Иксу мощный бинокль ночного видения.

Икс подготовил на кухне свой наблюдательный пост и дождался заката. Темнело все позднее, а Иксу нужна была ночь. Ее он тоже дождался. И быстрой тенью, вооруженный секатором, как ниндзя из киношки, оказался у магазина Синдбада. Но здесь понял, что тормозит. Снова сухие губы и беглый облизывающий их язык — старых псов не выучить новым фокусам. Псов... Шамхат смотрела на него с рекламной панели шестью парами красных, абсолютно живых глаз. Воображение... Ее коготь был размером с голову самого последнего, «долговязого» мальчика. И буква «А» в месте изгиба сделалась тонкой, почти прозрачной. Интересно, что будет, если Шамхат, словно спичкой, чиркнет своим изогнутым когтем по голове долговязого? Что будет с Иксом, настоящим, живым Иксом? — Ждать, видимо, осталось совсем недолго. Но Икс не собирался ждать. Он поднял секатор, раздвинул лезвия, направив острие к когтистой лапе Шамхат, и снова облизнул губы. Почувствовал ватную слабость во всем теле. И рука с секатором непроизвольно опустилась. Интересно, что его сдерживает — боязнь признаться, что стал шизофреником?