Корнилов прошёлся по штабу, заглядывая во все углы, будто дотошный ревизор, и неприязненно глядя на бледнеющих генералов и офицеров. У него, в 8-й армии, подобного безобразия не было. Даже до Тарнопольского разгрома и, собственно, попадания.

Другой бы на его месте рвал и метал, гремел угрозами и ругался матом, но Корнилов только мрачно переходил из одного кабинета в другой, не говоря ни слова, и это пугало местных штабных чинов ещё больше. Кто-то, впрочем, осмеливался даже вступать с ним в спор, как комиссар 12-й армии Минц.

— Что вы себе позволяете, товарищ генерал? Я буду жаловаться комиссару Ставки и военному министру! — произнёс комиссар Минц, когда Корнилов вошёл к нему в кабинет без его ведома и начал просматривать бумаги.

— Хан, голубчик, выведите этого товарища, — попросил Верховный, невозмутимо продолжая рыться в документах.

Корнет Хаджиев сделал шаг к этому комиссару, и тот сам выскочил за дверь прежде, чем Хан сделал или сказал ещё хоть что-то.

— Вот так с ними и надо, Хан, вот так и надо… — буркнул Корнилов.

У него имелись небезосновательные подозрения насчёт штаба армии и германских шпионов в нём. Само собой, в питательной среде комитетов они плодились быстрее всего, как плесень на забытой булке хлеба. Да и в Риге явно имелось своё подполье с так называемыми ждунами, и перед тем, как ехать в штаб, Верховный поручил штабс-капитану Манштейну его первое задание — найти и уничтожить подпольные большевистские типографии. Генерал наделил его самыми широкими полномочиями, фактически Манштейн мог действовать и говорить от лица Верховного, а также набирать к себе в команду тех, кого сочтёт нужным. Отчитываться при этом он должен был только лично Корнилову.

Подобный трюк несколько выходил за рамки действующего законодательства, но в это дикое революционное время очень многие структуры возникали сами собой, в отрыве от законодательства. Как, например, Временный комитет Государственной Думы, самовольно захвативший власть в стране ещё до того, как царь подписал отречение. Так что Корнилов не видел ничего предосудительного в том, чтобы создать ещё одну силовую структуру, собственных опричников, раз уж Временное правительство разогнало Охранку и не позаботилось о том, чтобы заполнить появившуюся пустоту.

Однако сам Корнилов во время своего рейда по штабу ничего серьёзнее финансовых махинаций не обнаружил. Одного этого, конечно, уже хватало, чтобы отправить некоторых здешних генералов и полковников копать Беломорканал, но изначально Верховный всё же надеялся отыскать измену. Ничего толком не накопав, он наконец отправился к командующему армией генералу Флугу.

Василий Егорович Флуг, прежде отчисленный в резерв за свою резкость и нежелание плясать на цыпках перед новым правительством, генерала Корнилова встретил и принял очень тепло. Он знал, кого благодарить за это назначение и возможность вновь проявить себя на поле боя, хотя разгребать эту ситуацию за своим предшественником ему явно было непросто.

Они пожали друг другу руки.

— Развлеклись, Лавр Георгиевич? — усмехнулся в усы генерал Флуг.

— Как сказать, — буркнул Верховный. — Не до смеха.

Командарм тут же посерьёзнел.

— Виноват, Ваше Высокопревосходительство, — вытянулся генерал.

— Виноваты те, кто допустил такой развал, Василий Егорович, — хмуро произнёс Корнилов. — Ваша же задача в ином, восстановить дисциплину и удержать Ригу. Трудно, да, но я почему-то в вас уверен.

— Рад стараться, Лавр Георгиевич, благодарю за доверие, — взволнованно произнёс Флуг. — Основные меры приняты ещё до того, как я приехал сюда, в Ригу, направил телеграммой…

— Как считаете, удержим левый берег? — спросил Корнилов.

— Вряд ли, Лавр Георгиевич. Любую оборону можно вскрыть, а она у нас и так не самая крепкая, — прямо ответил командарм. — Без контратак нам неприятеля не отогнать, а полки в атаку не поднимаются. Если поднимается один, соседние его не поддерживают, и атака быстро захлёбывается.

— Досадно, да, — кивнул Верховный.

— Можете назвать меня пессимистом, Лавр Георгиевич, — сказал Флуг.

— Нет, это не пессимизм, это реализм, — вздохнул Корнилов. — Хоть какие-то боеспособные части вообще имеются?

— Латыши изъявляют желание драться, остальные пехотные части почти небоеспособны. Артиллерия тоже пока держится, — безо всякой бумажки доложил командарм.

Он явно готовился и вникал в происходящее. Это хорошо.

— Латыши-латыши… — пробормотал Корнилов.

Знаменитые латышские стрелки, гвардия Ленина. С одной стороны, да, они будут рьяно драться за свою землю, для этого они и шли в армию. С другой стороны, это были самые большевизированные части не то, что в 12-й армии, но и на всём фронте, и оставлять их просто так было нельзя. И ведь даже расформировать их не получится, по крайней мере, пока что, дыры на фронте просто некем будет заткнуть. А если переводить латышей в другие полки, они своей агитацией будут разлагать и без того небоеспособную армию.

— Латышей на самые тяжёлые участки, поднимайте их, гоните их в атаки, — сказал Корнилов. — Пусть выплеснут свою ненависть к пруссакам. Что с ударными батальонами?

— Как и приказано, сторожат дороги и разъезды, возвращают дезертиров в полки, — сказал Флуг.

— Их использовать только в крайних случаях. И никаких атак в полный рост, — сказал Верховный.

— Чай, не четырнадцатый год на дворе, — фыркнул генерал Флуг.

— Знаете, да, как сейчас дерутся немцы? — спросил Корнилов, и, не дождавшись ответа, продолжил. — Скрытно проникают через нейтральную полосу, ползком, отделением или взводом, и врываются в траншеи. За счёт неожиданности обычно им удаётся закрепиться, и они идут брать штабы с пунктами связи, а позади идёт обычная пехота, добивая остатки сопротивления.

— Принцип понятен, ловко придумано, — сказал Флуг.

— Значит, нам надо этому как-то противодействовать, — сказал Верховный. — И ваша задача — выяснить, как именно.

Глава 34

Рига

Из штаба армии Верховный с небольшим кортежем направился на левый берег Двины, к передовым позициям русских войск. Это был скорее пропагандистский ход, чем военный, Корнилов не сомневался в том, что Каледин и Флуг справились бы и без его личного присутствия. Но в газетах должны появиться фотографии храброго Главнокомандующего, черпающего кашу из одного котла с солдатами и тревожно всматривающегося в сторону немецких позиций, так что генерал смело шёл вперёд, к траншеям провинившегося 43-го Сибирского полка.

Германцы стояли уже в предместьях города. Поля, распаханные снарядами и увитые колючей проволокой, производили впечатление самое неприятное. Треклятая позиционная война, будь она неладна. Больше всего она бьёт по психике, когда ты месяцами сидишь в одном и том же окопе, зарастая грязью и вшами, а победой даже и не пахнет. А ведь победы, даже самые крохотные, важны для боевого духа не меньше, чем своевременный подвоз боеприпасов и полевые кухни.

Корнилов выслушал сбивчивые доклады испуганных командиров, прошёлся по глубоким, в полный рост, траншеям, заглядывая в блиндажи. Благо, грязь немного подсохла, и взрытая земля не засасывала сапоги по щиколотку и глубже, как