что тоже немаловажно, — останавливающее действие. Тридцатиграммовая, похожая на минометную мину, калиберная пуля, буквально разрывала четыре двадцать пятых доски, и ударяясь в кирпичную стену за ними, оставляла на ней приличную выщерблину.

Конечно стрелять из него не совсем удобно, тем более по движущейся мишени, но для того к чему мы готовились, это было вполне подходящее оружие. — бить в кучу, да на вылет — то что нужно.

— Девочки дома? — рассмотрев творческий бардак на столе, спросил я.

Сын отложил в сторону плоскогубцы, и вытирая руки о штаны, ответил.

— Да, с утра убирались, потом на огороде работали, сейчас я им телефон разрешил, играют во что-то. А ты, наверное, есть хочешь?

Я кивнул. Судя по стоящим тут же тарелкам с остатками яичницы, приготовлением пищи они особо не заморачивались, пожарили яйца и поели не отходя от печки.

— Тогда я сейчас эту партию вылью, — кивнул он на консервную банку с почти расплавленным свинцом, — и яичницу пожарю. Ты иди пока, я быстро, минут через десять принесу.

Я снова кивнул, и прикрыв за собой дверь, прошёлся по участку.

Всё ровненько, нигде не травинки. Посадки все одна к одной, лунки, грядки и канавки — всё по правилам, всё идеально.

Огород мы и раньше сажали, и даже что-то выращивали, но такого порядка не было никогда.

Картошка, почти две сотки, длинные ряды капусты, грядки с помидорами, перцем и баклажанами. Несколько рядков огурцов, круглые лунки кабачков и тыквы. Вдоль забора кукуруза и фасоль. За сараем ещё морковь, зелень и горох. В углу вечнозеленый хрен, и несколько кустов мяты.

Если всё это уродится, мы сможем прокормить не только себя, но ещё и как минимум такую же семью.

Единственное в чём я сомневался, так это в урожае картошки. Не имея достаточно семенного материала, мы проращивали имеющиеся клубни, и разрезали их на несколько частей, ориентируясь по количеству ростков. Говорят это обычная практика, но сам я так никогда не делал, поэтому твердой уверенности не испытывал.

Пройдясь до сарая и обратно, и вдоволь налюбовавшись посадками, я зашёл в дом.

Не знаю, наверное рефлекс какой-то сработал, но стоило мне переступить порог, как захотелось спать. Вот прямо хоть спички в глаза вставляй.

Спать как лошадь я не умею, поэтому пока стою, точно не усну, главное не садиться, а ещё лучше на улицу выйти.

Дойдя до зала, и заглянув в детскую, убедился что девочки сидят, уткнувшись в телефоны, и, по-моему, даже не заметили моего появления. — Ну и ладно, пусть занимаются.

Тихонько прошагав обратно, я открыл холодильник, посмотрел в его пустое нутро, и закрыл обратно. Не знаю почему, но даже спустя целый год, он постоянно заставлял меня это делать. Говорят что привычка, — вторая натура. Это как у собачки Павлова, единожды вбитый рефлекс работает всю оставшуюся жизнь. И самое главное что я делал это не на автомате, не походя. Я целенаправленно открывал его, всё понимая и осознавая. И Аня постоянно ругала, говорила что так скоро дверка отвалится, и сам я всё понимал, но пройти мимо, и не посмотреть внутрь манящего белого ящика, всё равно не мог. Как проклятие какое-то.

Пройдя дальше, я заглянул в хлебницу. Тоже пусто. Но тут не тот случай, — то что хлеба там нет, я знаю, но иногда Аня печёт тоненькие лепёшки из остатков муки, и если меня нет дома, оставляет парочку в хлебнице.

Чтобы не садиться, боясь уснуть, я ещё раз прошёлся до коридора, и на вешалке заметил экспроприированный у горе-сторожей плащ. Дыры на нём уже не было, Аня заштопала, и возвращать его теперь можно с чистой совестью.

Я снял плащ с вешалки, поискал глазами какой-нибудь пакет, и не найдя ничего, просто свернул его в рулон.

— Мама сказала что плащ она зашила, и постирала, а всё из карманов положила на обувную тумбу. — сообщила бесшумно подкравшаяся дочь.

— Круто. Спасибо. — поблагодарил я. На тумбочке лежал фонарик и какой-то, свёрнутый в несколько раз листок.

В голову сразу полезли не самые приятные воспоминания о дождливой ночи, а именно о второй её половине, той что мне приснилась. Лежащий на тумбе листок был точно такой же, какой давала мне женщина из сна. — Вырванный из тетради, в косую линию, с красной полоской поля.

Отмахиваясь от дурацких воспоминаний, а ничем другим кроме как совпадением это не могло быть, я смело развернул лист.

Слева направо, чётким размашистым почерком, там было написано всего одно слово: Колодец.

Понимая что это какая-то чушь, я не мог отвести взгляда от надписи.

Ко-ло-дец. — Старинный, из камня и с намотанной на ворот ржавой цепью. Когда я осматривал его, воду проверять не стал, успокоив себя отсутствием следов вокруг, да и попросту поленившись.

Ехать проверять сейчас? На основании найденной в плаще записки?

— А ты точно уверена что эту бумажку мама достала из кармана плаща? — обратился я к дочери, очень надеясь на отрицательный ответ. — Мало ли, может всё же совпало так, и нет тут никакой мистики.

Но дочка очень уверенно подтвердила, что да, выкладывала всё из карманов, и достала именно эту бумажку.

Проверить, оно, конечно, не долго, было бы чем. Надо багры какие-то, или крюки на веревке. Ни багров ни крюков у меня не было, но я знал где можно их взять.

Кое-как сдерживаясь чтобы не побежать сразу, я дождался когда сын принесёт яичницу, поел, стараясь не торопиться, и оценив отлитые пули — а их он уже наваял почти сотню, вышел из дома и сел в машину.

****

— Надо колодец один проверить, — уже через несколько минут объяснял я бригадиру.

— А что найти хочешь?

— Точно не знаю, но скорее всего труп, или трупы.

— Глубокий?

— Не особо, но и не мелкий, на десятой улице, третий дом от поворота. — близость воды в земле у нас различалась по улицам, и расстоянием до реки. С первой по шестую, до переулка, вода появлялась уже метров с пяти, а на тринадцатой люди бурили по двадцать и больше. В той же части села что повыше, за Советским переулком, вообще можно было сотню набурить, и без особого толка.

— Ладно. Ты пока место в машине приготовь, так, чтобы трубы двухметровые влезли. — сказал бригадир, тяжело вздохнул,