Что можно было предпринять в таком случае?

Он почесал затылок, нахмурившись.

Предпринять можно только одно – поспешить!..

Напрасно он выбрался из дома на улицу с ноутбуком. Не подумал, решив укрыться в беседке от хлопающих дверей и визгливой брани Тайки, что здесь может быть так душно.

Сергей раздраженно закрыл крышку компьютера, откинулся на спинку мягкого кресла и далеко вперед вытянул ноги. Взгляд, поблуждав по безобразно выкошенному, плешинами, газону, сместился на соседний дом.

Молодое загорелое тело соседки все утро маячило на балконе.

Ах, кабы не гнет чужих проблем, да не дурацкие обязательства, продиктованные дружбой, рванул бы сейчас с Маруськой куда-нибудь на побережье. Понежился бы с ней в теплых ласковых волнах, послав все к чертовой матери. И Тайку с ее отвратительной манерой брюзжать по любому поводу. И преступление трехгодичной давности, которое все давно успели оплакать и немного даже подзабыть. И Антона Панова с его женой, кажущейся не от мира сего на первый взгляд, а на второй – вроде уже и ничего, вроде уже и нормальной вполне кажущейся, правильной и хорошей.

Только вот если без брюзжания супружеского он вполне недельку мог бы обойтись и ничего не потерять при этом, и погибшие три года назад брат его с женой тоже в случае его отъезда не воскресли бы, то просто взять и забить на друга своего и его жену, Хаустов никак не мог.

Третий день боролся с искушением наплевать, бросить, не думать, не волноваться. Не получалось! Ни черта не получалось! Маета какая-то сидела в сердце занозой, хоть волком вой. Сдуру попытался Тайке пожаловаться, думал в союзники ее заполучить. Что тут началось!

– Дурак совсем, да?! – верещала она, колыхая громадным животом. – Ты о детях подумал?! О своих детях! Панова ему жалко! Панов сидит ни за что! Он должен был башкой своей думать, когда с замужней бабой шашни крутил! Нашел приключений на одно место, пускай теперь на нем и сидит!.. А Полину с какой стати жалеть взялся?!

– Она совсем одна, Тая, – начал тогда Хаустов неуверенно, хотя уже и пожалел, что затеял этот разговор с женой. – Ей тяжело одной.

– Одна?! Полина одна?! – Бледно-голубые глаза недоуменно вытаращились на него. – Бедная овечка, скажите пожалуйста! А что эта бедная овечка на тебя заявила, как на убийцу бригадира, это как ты расцениваешь?!

– Она не могла иначе, Тая. Она в самом деле думала, что это я убил. Сама посуди, как все странно выглядело. Я…

– Я слышала все, и слышать больше не желаю, – оборвала его жена в бешенстве, успевая переворачивать оладьи в сковороде с таким рвением, что забрызгала маслом весь пол возле плиты. – Она побежала мужа своего спасать, ценой свободы моего мужа! Хитрая гадина. Одна она! Как бы не так!

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что Прохоров на нее глаз положил.

– А-аа, это я знаю, – сразу успокоился Хаустов.

Почему-то грязные слова в адрес Полины его сильно стали задевать. И совсем не потому, что считал ее прекрасной женщиной и виды на нее имел. А потому, что коробила его эта отвратительная неправда. И за Антоху было обидно. Он там сидит ни за что. Возможно, только за то, что решил переспать с Зойкой не в том месте и не в то время. Так вот он там парится ни за что, а имя его жены тут полощет всяк, кому не лень.

Обидно! И за Антона обидно, и за Полину. И так это Хаустова задевало, будто при нем кто-то пытался имя его собственной дочери осквернить. И хотя дочери у него не было, а Полина ему была чужой, но ощущение, что чувство должно быть именно таким, не покидало его.

– Ну, возьми ее под свое покровительство, – фыркнула напоследок Тая с отвращением. – Мало Прохорова, ты еще защити малышку.

– Что ты пристала к Прохорову, я не пойму! То, что он слюни пускает, еще не говорит, что Полина…

– Твоя Полина падет, как нечего делать, – перебила его Тая и запустила деревянную лопатку, которой переворачивала оладьи, в раковину. – У него намерения очень серьезные. Более чем!

– Ты-то откуда знаешь?

– Оттуда, что он приезжал ко мне, – огрызнулась Тая и непонятно с чего покраснела. – Уговаривал, шантажировал, паскуда.

– Он?! Тебя?! – возмутился Сергей.

Хоть и давно уже остыли всякие чувства у него к Тае, но женой она ему быть не перестала. Стало быть, никто не смел! И Прохоров не смел ни уговаривать, ни тем более шантажировать.

– Рассказывай! – потребовал Сергей.

Она и рассказала. А он и обомлел.

Оказывается, порочная змеища Зойка стреляла своим жалом не только по мужским сердцам и ширинкам. Она еще и до женщин добиралась время от времени. Просто так – от скуки.

Однажды, устроив девичник в их же – Хаустовых – загородном доме, она подпоила Таю и уговорила ту устроить фотосессию обнаженки. Та, плохо соображая на тот момент, пошла на поводу у Зойки и долго потом проклинала себя за слабость. Змеища оказалась весьма изобретательной в плане морального прессинга и очень часто заставляла Таю устраивать ей алиби, когда она…

– И с Прохоровым, между прочим, тоже, – с виноватой ноткой в голосе продолжила рассказывать Хаустову жена. – И взяла, стерва, и рассказала ему, как мы с ней здесь перед камерой позировали.

– И он с этим приехал тебя на понт брать! – взбесился Сергей, готовый на этот момент просто взять и сломать Виталику шею.

– Ну да.

– А что взамен хотел?

Тайку Прохоров хотеть никак не мог, решил Хаустов, внимательно оглядев расплывшееся тело супруги. Что тогда?

– Просил, чтобы я Полине не рассказывала про его роман с Зойкой. Умолял просто, между строк намекая поначалу, что все, мол, мы не без греха. А потом уже в открытую начал угрожать, что тебе расскажет.

– Подонок, – с брезгливой миной обронил Хаустов.

А про себя тут же подумал, что Прохоров мог бы и не стараться – устраивать сцену своей жене Тайке теперь он бы ни за что не стал.

Все исчезло, утонуло, подернулось осклизлой ряской, как в затхлом водоеме. И никакого чувственного всплеска на неподвижной поверхности уже давно не наблюдалось. Никакой даже мало-мальски заметной ряби. Тихо все, безнадежно с годами затухло.

– И что же, ты ему пообещала Полине не рассказывать о том, какой он мудак? Пообещала закрыть глаза на его художества?

– Мне, между прочим, по барабану, с кем он спит. А о ее нравственности я и вовсе не обязана печься. У нее муж есть. Да ты теперь, оказывается, в заступниках.

– А Вера?

– А что Вера?

– А как же Вера? Ты же с ней дружишь! Ее тебе не жалко?

– А с какой стати мне ее жалеть? – Блеклые глаза жены смотрели на него с откровенным недоумением. – Сама она не переживает по поводу: с кем ей изменяет ее муж, а я стану?