– Готовьте лодку. Выходим, как только стемнеет. Пойдем тихо, без огней.

Гребцы были с корабля Кимона, и он знал их по Скиросу. Они молча кивнули и занялись делом. Кто-то попробовал сморщенный зеленый инжир, но плод оказался горьким, и его пришлось выплюнуть.

Солнце закатилось за горизонт. Наблюдая за переменой света, Перикл присматривался и к далеким кораблям. Красные паруса не появлялись, и он помолился Посейдону, прося уберечь от беды их маленькую, казавшуюся такой хрупкой лодку. С наступлением темноты они стащили суденышко в воду и забрались на борт. Перикл выругался, ударившись о корпус все тем же больным местом, и кто-то из мужчин усмехнулся.

Но стоило только отойти от берега, как настроение сразу улучшилось. Перикл сделал свое дело, высадил пленников на берег, и какая бы судьба ни ждала их там, его это уже не касалось. Вдали от суши он снова стал частью флота. Беспокоило только одно: возможная встреча в темноте со спартанским кораблем, что грозило полным провалом всего предприятия.

Гребцы старались вовсю, и лодка шла бесшумно, если не считать плеска и бульканья воды под узким корпусом. Первую половину пути они прошли в два этапа – сначала вокруг острова, потом через пролив. Теперь, на обратном пути, они попытались обойти длинную и узкую полоску суши, словно вытянутый палец указывающую в сторону персидского побережья. Впереди у них была целая ночь. Но время шло, и Периклу начало казаться, что он провел на этой лодке всю жизнь. Рана пульсировала, от голода кружилась голова. Обходя мыс, они старались держаться подальше от берега. Перикл всматривался в темноту, выискивая темные очертания кораблей. Он уже не помнил, когда ел в последний раз; потрескавшиеся сухие губы болели.

Наконец вдалеке мигнул одинокий огонек, точка в ночи то появлялась, то исчезала.

– Там, – вытянул руку Перикл.

Нахлынувшее облегчение смыло усталость. В непроглядной темноте ему казалось, что все это сон и ночь будет длиться вечно. Гребцы, обернувшись, тоже увидели свет, ту единственную лампу, которую Аристид обещал зажечь для них.

* * *

Когда на следующее утро взошло солнце, спартанский флот напоминал потревоженный улей. На одних кораблях в спешке поднимали трепещущие на ветру паруса, другие, взбивая веслами пену, бороздили море вдоль побережья. Когда Аристид, подойдя на лодке, поинтересовался, что происходит, спартанский триерарх даже не остановился, чтобы принять его и дать внятные объяснения.

Оставалось только строить предположения. Архонт умел считать. А сосчитав спартанские корабли, обнаружил, что их осталось только пять. Шестой исчез. Аристид допускал, что, возможно, он просто скрылся из виду, отправившись в патрулирование. Но такое предположение противоречило маниакальной активности оставшихся пяти. Спартанцы были чем-то встревожены, и афинянин надеялся, что приведенный в действие план сработал. Вернувшись на флагманский корабль, он вызвал к себе Кимона.

Стратег прибыл на своей лодке вместе с Периклом, и оба изо всех сил старались удержаться в рамках обычного разговора о текущих делах, что давалось им с немалым трудом. О том, что, как они надеялись, происходило на самом деле, и один и другой сознательно умалчивали. Кимон помог Периклу подняться на борт, после чего началось обсуждение самых обычных вопросов: обеспечены ли команды питьевой водой, каковы запасы сушеных бобов и зерна. Флот занимался обыденными мелкими делами, тогда как у спартанцев забот определенно прибавилось. Судя по всему, теперь они вели поиски собственного пропавшего корабля.

Уже во второй половине дня Аристид заметил, что на флагманском спартанском корабле поднимают якорь. Из-за кормы появилась лодка с четырьмя гребцами и одним пассажиром. Аристид ожидал, что Павсаний призовет его на свой корабль, и каково же было его удивление, когда он узнал человека в красном плаще, защищающем его от брызг. Море было спокойно, чего нельзя было сказать о Павсании. Аристид обменялся взглядами с Кимоном и Периклом, стоявшими рядом с ним.

– Представительный мужчина, – пробормотал Аристид. – Видели б вы его в тот день при Платеях. Да, высокомерен, но то, что мы с ним делаем… это разбивает мне сердце.

Кимон и Перикл промолчали. Они наблюдали за спартанцем, который, легко поднявшись по ступенькам, ловко, словно большая кошка, спрыгнул на палубу. Что удивительно, в этот раз его не сопровождал прорицатель Тисамен, успевший стать для Павсания чем-то вроде талисмана. Отсутствие Тисамена больше, чем что-либо другое, говорило о его поражении. Спартанец пришел с коротким мечом и кописом в ножнах с предохранительным ремешком. Подойдя ближе, он остановился и подождал, пока афиняне поклонятся. Хотя Аристид был афинским архонтом и стратегом, Павсаний занимал более высокое положение как наварх флота и бывший регент спартанского царя.

– Я знаю, что ты сделал, – сказал Павсаний.

– Понятия не имею, что ты имеешь в виду, – поднял брови Аристид.

Павсаний махнул рукой, словно слова афинянина были не более чем сотрясением воздуха.

– Я не знаю подробностей, не знаю причин, почему ты решил выступить против меня. Знаю только, что это сделал ты. Причины на самом деле не важны. Сомневаюсь, что смог бы их понять. Я ловлю себя на том, что не вполне понимаю логику мыслей афинян.

Павсаний улыбнулся, но в его глазах колыхался океан горечи. Он посмотрел на море, на пять кораблей своего флота, еще накануне состоявшего из шести.

– Один из моих капитанов взял на себя смелость сообщить о том, что здесь произошло, – об обвинениях, выдвинутых против меня. Я потерял еще один день, который уже не смогу наверстать. Итак, он расскажет эфорам Спарты о побеге персов, об исчезнувших пленниках. Они поверят… Впрочем, чему бы они ни поверили, ты получаешь то, чего хотел. Твое желание исполнится, Аристид. Я должен вернуться домой, чтобы защитить себя. Из оставшихся ты – самый старший. Ты этого хотел? Неужели это все из-за того, кто командует флотом?

Казалось, он задал вопрос искренне, без всякой задней мысли, но даже здесь, на палубе афинского корабля, Павсаний был опасен, как кобра.

Вот почему Аристид не расслабился, а лишь озадаченно нахмурился.

– Чего я хочу? Я вообще ничего не хочу, Павсаний! Что там делают спартанские капитаны, меня не касается. И политика твоей родины тоже. Хотя как человек, который когда-то был изгнан из Афин, должен напомнить тебе, что всегда есть надежда на возвращение.

– Может быть, в Афинах, – мрачно сказал Павсаний.

– Везде, где есть люди, Павсаний. Я не верю, что наши судьбы предначертаны. Они в наших руках, глазах и уме. Ты еще молод. Ты можешь вернуться после поражения – со мной так и случилось. Помни и черпай надежду из этого. Если же ты должен уйти, я желаю тебе только удачи.