Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Эта, как вы ее называете… симмахия, этот союз, который вы заключили на Делосе… Да, конечно, я знаю о нем. Он не продержится долго, понимаешь? Это ошибка – пытаться объединить столь разнородные силы. Есть несколько могучих городов, таких как Спарта или Коринф, Афины, Фивы, Аргос и некоторые другие. Остальные слабы. Они никогда не смогут быть по-настоящему равными. Притворяться, что они такие же, это своего рода оскорбление для них, разве нет?
Видя, что мужчины смотрят на него непонимающе, он рубанул рукой воздух.
– Это трудно выразить словами. Если в Афинах есть флот или большие рынки, ни один маленький город не посмеет сказать – уходите. Называть их равными – значит заставлять их принимать ложь и улыбаться, когда они повинуются. Такая нечестность разъедает людей изнутри.
Аристид моргнул, получив еще одно напоминание о том, что Павсаний далеко не глуп. Спартанец обладал огромной властью, и этот опыт дал ему способность видеть глубже, чем предполагал афинянин.
То, что он делал, уничтожая великого человека, не было ему по душе, но его нежелание не имело значения и разбивалось о простую истину: Спарта не входила в их союз. Ее просили – она отказалась. А раз так, то и позволить ей командовать всеми как ни в чем не бывало было нельзя.
– Возможно, ты прав, – мягко сказал Аристид.
Павсаний ждал большего, но продолжения не последовало, и он криво усмехнулся, отступил к краю палубы и жестом подозвал лодку.
– Не знаю, встретимся ли мы снова. – Он обвел взглядом всех троих. – Возможно, будет лучше, если не встретимся.
Наварх повернулся и спустился в лодку. Закутавшись в плащ и заняв свое место, Павсаний снизу посмотрел на афинян. Втроем они смотрели ему вслед, пока лодка не подошла к флагманскому кораблю. Капитаны ждали его возвращения. На мачтах спартанских и коринфских кораблей взмыли паруса. Поймав ветер и набирая ход, они двинулись на запад, к Эгейскому морю и Спарте.
Первым затянувшееся молчание нарушил Аристид:
– Он не прав.
Перикл вопросительно посмотрел на него.
– Ты принадлежишь к племени Акамантиды, как и твой отец. Твой дем…
– Холаргос, – быстро ответил Перикл.
Аристид кивнул.
– Ты сидишь в театре с людьми филы Акамантиды. Ты ходишь в таверны в районе Холаргос. Это твой дом, твой народ. И все-таки куда больше ты предан людям, которых почти не знаешь, чьи лица тебе не знакомы. Разве нет?
– Ты имеешь в виду, что я предан Афинам? Да, конечно.
– Хорошо. Человек может любить свою родную улицу, свой город. Я полагаю, что со временем он сможет полюбить и эту землю. Это будет не так уж трудно. Есть узы, которые связывают нас всех воедино как один народ. Эти узы – наша культура. Мы все знаем Дельфийского оракула, гору Олимп на Пелопоннесе. Каждый из нас может посетить Элевсин, где проводятся ритуальные шествия в честь Деметры и Персефоны. Мы знаем имена богов – и где они родились. Мы все, от Ионии до Македонии, говорим на одном языке, пусть не у всех он звучит одинаково. Нет, Павсаний ошибается. Человек может быть в первую очередь афинянином и в то же время любить наш большой народ.
Пока Аристид излагал свою точку зрения, корабли с красными парусами уходили все дальше. День клонился к закату, и спартанские суда, идущие навстречу заходящему солнцу, казались темными на его фоне.
– Как думаешь, у Павсания все обойдется? – спросил Перикл. – Он выглядел таким… обреченным.
– Павсаний – человек достойный, – сказал Кимон. – В спартанском понимании. Но твой отец считал, что Спарта не может командовать на море. Море принадлежит нам. И то, как мы поступили с Павсанием, лучше для него же. Мы ведь не убили его.
Перикл видел отчаяние в глазах спартанца и совсем не был уверен, что для Павсания так лучше.
* * *
Другой парус на мачте привлек их внимание. Приближавшийся к острову корабль не был похож ни на одну из известных им триер. Огромный, раздутый ветром парус удерживали канаты, тянувшиеся к самой корме. Торговое судно не имело тарана, но разрезало волны носом, покрытым свинцовыми пластинами, а само дерево было смазано смолой, защищающей его от гниения. От военного корабля торговый отличался также меньшей посадкой и потому по мере приближения принимал все более угрожающие размеры.
Гребцов, которые могли бы обеспечить легкий подход к берегу, на судне не было, но капитан умело справлялся с ветром. Высокие борта и свинцовая обшивка впечатлили Перикла больше всего. В его представлении корабли были хрупкими скорлупками, которые могут перевернуться от удара волны в борт. Этот же выглядел прочным и устойчивым. Покачиваясь на волнах, он приближался к берегу на опасно близкое расстояние. Аристид нахмурился.
– Держись подальше, дурень! – проорал келейст, обращаясь к кормчему чужого корабля.
Тот, кому был адресован совет, посмотрел на него с высокой кормы и пожал плечами. Маневр был выполнен безошибочно четко, притом что экипаж состоял всего из нескольких человек. Для торговца экономия – важный пункт, и численность команды всегда сводилась к минимуму. Перикла этот странный корабль просто очаровал.
Между тем капитан торговца спустил лодку со стороны дальнего борта, где ей не грозила опасность оказаться раздавленной, взял весло, подплыл к борту флагмана и привязал веревку к ступенькам, после чего поднялся по ним на палубу. Здесь его встретили келейст и два гоплита. Впрочем, большой угрозы он вроде бы не представлял. Подойдя ближе, он упал на колено и изящным жестом протянул сверток:
– Архонт Аристид, я принес письма из Афин. Хотел бы обсудить, какой груз я могу забрать с собой с Кипра. Насколько я понимаю, командуешь флотом ты.
– Понятно. И кто тебе это сказал? – спросил Аристид.
Капитан нахмурился, возможно подумав, что допустил ошибку.
– Спартанец. Павсаний. Сначала я обратился к нему.
Аристид кивнул. Значит, Павсаний поговорил с торговцем, прежде чем прийти к нему. Не в первый уже раз он пожалел, что на пути у них встал именно Павсаний. Человек действительно незаурядный.
– Хорошо, – кивнул Аристид. – Перикл, забери у него письма.
– Перикл? – повторил капитан и помрачнел. – Мне жаль, что с твоим отцом такое случилось.
Перикл побледнел.
– С моим отцом? А что с ним случилось? – с трудом выговорил он.
– Вот как… – помрачнел капитан. – Мне еще больше жаль, что это я принес тебе дурные вести. Твой отец умер за несколько дней до того, как я вышел в море. Афины в трауре.
Перикл уставился на него, не в силах