дури бью ребром ладони по носопырке. В учебнике упоминается болевой шок с потерей сознания, но этот мордоворот лишь отступает, схватившись рукой за лицо и мотает головой, словно не хочет верить в какую-то ужасную и горестную вещь.

Я делаю шаг к нему и пинаю в пах, и тут же его рука с ножом снова летит в мою сторону, выстреливая, как тугая пружина. Я резко опускаюсь на одно колено, уходя с линии удара, и повторно пробиваю по органам малого таза, теперь уже кулаком. Со всей дурацкой силушки.

Сильный удар — потеря сознания от болевого шока, тяжёлая травма с внутренним кровотечением.

Он падает на колени и тут же на его голову обрушивается ящик, разлетающийся на отдельные дощечки. Выглядит эффектно, особенно на замедленной скорости, тем более, что удар этот наносит моя Наташка, опережая Нарика.

Тот пинает Кинг-Конга в спину, и он падает вперёд, впечатываясь мордой в асфальт.

Уже через полчаса над поверженными и чуть живыми врагами склоняется Амир. Я его узнаю, это он командовал отделением людей в чёрном на встрече с Ашотиком. И, хотя близко мы не знакомы, он обнимает меня, как брата. Списываю это на кавказское гостеприимство.

Мы заходим за полуразвалившийся сарай за частным домом, а вороги, желавшие моей крови и золота, в полуживом состоянии уже находятся здесь. Они сидят привалившись к каменной стене. Чуть в сторонке стоит Нар с друзьями и кучка подручных Амира.

— Ну, этот известный баран, — пинает Амир колхозника в ногу. — С него и взятки гладки, но ты-то, Малыш, понимать должен. Припёрся ко мне в дом и без спроса хозяйничаешь. Бро этому идиоту уже подарил жизнь разок. А он, вместо того, чтобы на коленях стоять и ноги целовать, чё сделать? Чир, ты вообще наглухо тупой? Или чё? Значит так, чтобы к вечеру вас здесь не было. Пи**уйте в свой Ростов. Ещё раз ко мне заявитесь, живыми не уйдёте. Ясно? Я бы вас уже сейчас похоронил, да Бро спасибо скажите, не хочет вас жизни лишать.

— Малыш не доедет, — хрипит колхозник, называемый Чиром.

— Да мне по*уй! — злится Амир. — Я сказал, если ещё вас когда-то увижу…

Он многозначительно проводит ребром ладони по горлу, и, плюнув, отходит в сторону.

Нам приходится обедать с братвой здесь же в доме, где хозяева накрывают богатый стол. Потом нас отвозят в санаторий и уже до самого утра не вылезаем из постели.

— Это что, настоящие бандиты? — спрашивает Наташка. — А почему они тебя знают, Бро?

— Для тебя я не Бро, ладно? Мне приходится иногда с такими парнями соприкасаться по работе. Так что попала ты в неблагоприятную среду, да?

— Нет, я же за тобой, как за каменной стеной, — говорит она и, помолчав, добавляет, — куда ты, туда и я. Так и знай. И я всегда за тебя.

Я прижимаю её к себе.

— Это я уже понял, — шепчу я. — Ты же мне жизнь спасла. Вон все руки поцарапанные теперь. Но если бы ты с этим ящиком не появилась…

— Его-о-о-р! — смеётся она. — Хватит подшучивать надо мной. Я знаешь, как за тебя перепугалась. Хорошо, тот торговец указал, куда ты делся, а так бы знаешь…

Знаю, дорогая моя, всё знаю. Иди сюда, проведём последние минутки с пользой для дела.

Рано утром за нами приезжает Нар и везёт в Адлер, в аэропорт. Билеты у нас уже куплены в кассе в центре города. Так что идём прямиком на регистрацию. В Новосибирске нас встречают Паша с Игорем и отвозят по адресу, указанному Пистоном.

Погода здесь совсем другая. И хотя ещё стоит бабье лето, вечером уже холодно и зябко, так что приходится доставать тёплые вещи. А воздух пахнет прелой листвой и арбузной свежестью.

Квартира оказывается вполне себе неплохой и, соответственно, очень и очень недешёвой, прямо в Академгородке. До универа пешком минут двадцать шлёпать.

Хозяйка, хваткая женщина лет сорока пяти, записывает данные паспорта и берёт оплату за три месяца вперёд. Отец, учёный, квартира его, сейчас находится в Москве, подробностей она не раскрывает, но в ближайший год его здесь точно не будет, ну а чего квартире простаивать. Правильно, к тому же нам это на руку. Мебель здесь стоит неновая, но это не беда, всё необходимое имеется. Большой плюс, есть телефон. Всё отлично, но есть проблема, надо будет ещё с пропиской что-то решать.

Хозяйка несколько раз уточняет, одна ли будет жить Наташка и категорически требует, чтобы она никаких парней не водила. Обещает, что будет приходить с проверками. Получив деньги, отдаёт ключи и уходит. А мы едем в гастроном и успеваем перед самым закрытием купить кое-каких продуктов.

Ребята уезжают в гостиницу, а я остаюсь с Наташкой. На новом месте приснись жених невесте.

Себе Пест ничего не нашёл, в Академгородке с этим делом глухо. От такой квартиры, как у Наташки он бы не отказался, конечно, но пока вариантов вообще нет.

Утром мы отвозим Наталью в универ, а сами возвращаемся домой. По дороге я пытаюсь собрать мысли в кучу, но отрубаюсь и сплю почти до самого дома. У подъезда я замечаю тёмно-зелёный ЕрАЗ, с пообмятыми боками. Видно, что это тёртый калач. Звоню Гене. Да, точно, тот самый и есть.

— Покатался уже на нём? — спрашиваю я после рассказов о Наташкиных новостях.

— Ну, так, — неопределённо замечает он. — Ездить можно, но не знаю как долго выдержит. Тебе он для чего вообще?

— Пусть здесь стоит. Времена неспокойные. Посажу в него ребят активистов, чтобы за порядком смотрели. Ты не против?

— Пост что ли?

— Ну, ты особо не распространяйся. Шторки там повесим, никто и не поймёт.

— Ну, ты даёшь, Егорыч, — машет он головой.

После разговора с ним еду к Скачкову и договариваюсь об организации дежурства. С проверенными людьми у него пока не очень хорошо, но говорит, что в течение пары дней постарается всё решить.

Есть правда небольшая загвоздка с бумагами. Горком комсомола ещё не направил предложение Ефиму, чтобы можно было набирать взрослых мужиков в объединение. На словах всё подтвердили и уже с ДОСААФОМ конкретные шаги сделаны и с военным училищем, но бумаги ещё не все оформлены.

Надо идти к Ирине. Может, она специально притормозила, чтобы я к ней пришёл? Блин, потемневшую кожу будет сложно объяснить. Мда… Ну, ладно, скажу, как есть, или почти, как есть. Как есть, но кое-что упущу.

От Скачкова еду к Новицкой. Секретарша сегодня на месте, а вот Ирины нет.

— А когда будет? — спрашиваю я.

— Может быть, и никогда, — отвечает она с видом и торжеством победителя.

— Почему? — поднимаю я брови.

— Это вам не у меня надо спрашивать.

— А где сейчас-то она?

— Сейчас она в отпуске. Так что приходите примерно через месяц.

Зашибись. Я иду искать Иванову.

— Лен, привет, можешь выйти на минуточку, — киваю я, заглядывая в её кабинет. — Всем здравствуйте, товарищи.

Она выскакивает.

— Привет, Егор. Как дела?

— Как тебя вижу, сразу всё налаживается. А у тебя? Куда Новицкую дели?

— В отпуск отправили, — разводит она руками. — Сказала мне по секрету, что уже не вернётся.

— А куда денется?

Лена оглядывается по сторонам и шёпотом отвечает:

— В ЦК забирают. Только ты смотри, никому ни слова, понял?

— Могила, Лен. А сейчас она где?

— В Москву улетела. Там дел много. Нужно всё обустроить, сам понимаешь.

— Так она вообще уже не вернётся?

— Ну, не знаю я, — пожимает плечами Иванова. — Я ей сказала, что отходную надо сделать, иначе товарищи расстроятся, но она мне не ответила ничего.

— Понятно. А за неё кто? Стрункин?

— Ну, конечно, второй секретарь, кто же ещё.

— А кто будет вместо Ирины, не он же?

— Шутишь? — усмехается она, снова оглядываясь по сторонам. — Она мне сказала, что Куренкова из Центрального райкома.

— Ну, да. Понятно. А она телефон оставила? Как с ней связываться теперь?

— Нет, сказала, как появится номер, она мне позвонит и скажет.

— Про меня ничего не говорила? Может, передавала чего?

— Чего? — игриво улыбается Лена. — Чего бы она такого могла тебе передать? Ну-ка, поведай по старой дружбе.

— Да, понимаешь, Лен, — хмыкаю я. — Мы тут подавали бумаги на подпись от нашего военно-патриотического объединения. Без них всё тормознётся теперь на неопределённый срок.

— Так ты к Стрункину обратись. Теперь он всё решает.

— Да блин. Стрункин ваш тот ещё хрен. Ненадёжный он товарищ какой-то, тебе не кажется?

— Что кажется, я это на сто процентов знаю. Ты тогда к Ефиму сходи, чтоб он Стрункину по мозгам дал, тогда у него выбора не останется.