Майстер Экхарт

Чистое и светлое единство Экхарта, абсолютный не-Бог, в которого надлежит вечно погружаться из бытия, буддизм махаяны называет Чистым Светом. Ниже следует отрывок из напутствия, с которым тибетский священнослужитель обращается к умирающему.

О благороднорожденный (такой-то), настало время искать Путь. Твое дыхание сейчас остановится. Гуру подготовил тебя к встрече с Чистым Светом; сейчас ты воспримешь его как он есть в Мире Бардо (имеется в виду переходное состояние сразу после смерти, когда душа ожидает решения, вернее, сама решает в соответствии с характером человека, сложившимся при земной жизни, какую именно жизнь после смерти она будет вести. – Авт.), где все вещи подобны ясному безоблачному небу, а обнаженный незамутненный разум – прозрачной пустоте, у которой нет ни границ, ни центра. Познай себя в это мгновение и останься в этом Мире. Я помогу тебе[223].

«Тибетская Книга мертвых»

Углубляясь в прошлое, мы находим в одной из наиболее ранних упанишад классическое описание Абсолютного единства как Сверхсущей не-Вещи.

И вот наставление [– оно таково]: «Не [это], не [это]», ибо не существует другого [обозначения] кроме: «Не [это]». И его имя – действительное действительного. Поистине, чувства – действительное и этот [пуруша[224]] – их действительное[225].

«Брихадараньяка-упанишада»

Иными словами, реальность иерархична. Множественный мир нашего повседневного опыта имеет относительную реальность, которая на своем уровне не подлежит сомнению; но эта относительная реальность существует внутри и благодаря абсолютной Реальности, которую из-за полной инаковости ее природы мы даже не в состоянии описать – притом что у нас есть возможность непосредственно ее осознать.

Отрывок ниже взят из сочинения огромной исторической важности, поскольку именно благодаря книгам наподобие трактатов «О мистическом богословии» и «О божественных именах» автора пятого столетия нашей эры, писавшем под именем Дионисия Ареопагита[226], средневековое христианство вошло в соприкосновение с неоплатонизмом, а чуть позднее – с метафизической мыслью Индии. В девятом столетии Иоанн Скот Эриугена[227] перевел эти два трактата на латынь, и с того времени они начали оказывать глубокое и благотворное влияние на философское мышление и религиозную жизнь Запада. Именно на авторитет Ареопагита христианские проповедники Вечной Философии ссылались всякий раз, когда им угрожали (а угрозы сыпались всегда) те, кого интересовали в первую очередь обряды, правила и церковная организация. Поскольку же Ареопагита ошибочно отождествляли с первым афинянином, обращенным святым Павлом, его авторитет был фактически равен апостольскому; следовательно, по католическим правилам игры, от обращения к этой фигуре не могли легкомысленно отмахнуться даже те, для кого эти сочинения вообще ничего не значили. При всей эксцентричности людей, следовавших по пути Дионисия (а эта особенность доводила до белого каления), эту причуду приходилось терпеть. Когда же эти люди получили возможность свободно собирать плоды духа, значительная их часть достигла столь возвышенной святости, что и руководство испанской инквизиции не посмело проклясть древо, на котором те плоды произросли.

Простые, абсолютные и неизменные таинства богословия, окутанные пресветлым мраком сокровенно таинственного молчания, в глубочайшей тьме пресветлейшим образом сияют и совершенно таинственно и невидимо прекрасным блеском преисполняют безглазые умы. <…> полагают, будто та мрачная тьма поистине свойственна Высочайшему, и считают ее тем сиянием, которое у нас покрывает Бога и скрывает Его от всеобщего обозрения. Этим поистине страдают и многие из нас, ибо не знают, что безмерный свет всякое зрение помрачает. Если, говорит он, и среди нас находятся таковые, что скажем об идолопоклонниках, совершенно всем таинствам непричастных и изваяниями изумленных! Собственно – сущим называется умственное, чувственное же сущим называется омонимически, не в собственном смысле слова. <…> Ведь если бы, просвещаемые созерцанием и знанием Единого, мы стали едины в единовидном божественном собрании, то не претерпевали бы впадений в частные пожелания, из которых проистекает страстная ненависть из-за материальных вещей к единовидным по природе. Так что я считаю, что священнодействие мира законополагает таковую единовидную и нераздельную жизнь, подобным основывая подобное и отдаляя от разделенных божественные и единенные созерцания[228].

Дионисий Ареопагит

В восприятии здравомыслия мир предстает как состоящий из бесконечного количества последовательных, будто бы каузально связанных друг с другом событий, в которых задействовано бессчетное количество отдельных, индивидуальных вещей, жизней и мыслей, образующих в совокупности предположительно упорядоченный космос. Для того, чтобы описать и обсудить эту вселенную здравого смысла, а также для управления оной, человечество изобрело языки.

Когда же, по какой-либо причине, нам хочется воспринимать мир не таким, каким он предстает здравому смыслу, а как континуум, мы обнаруживаем, что наши традиционные синтаксис и словарь совершенно для этого непригодны. Посему математикам пришлось придумать из ничего новую систему символов[229]. Но божественная Основа сущего – не просто континуум; она находится вне времени и отличается по самой своей сути от миров, в которых властны традиционные языки и пригоден язык математики. Поэтому труды по Вечной Философии наполнены парадоксальными, экстравагантными и порой даже богохульными, как может показаться, выражениями. Пока еще никто не изобрел Духовное Исчисление, пользуясь категориями которого мы могли бы связно рассуждать о божественной Основе и земном мире как ее проявлении. Поэтому мы вынуждены проявлять терпение к языковой эксцентричности тех людей, которые считают своим долгом использовать систему символов, привычную для описания определенного порядка опыта, при характеристике другого, совершенно иного порядка.

Значит, когда встает вопрос о целостном изложении Вечной Философии, следует признать наличие смысловой проблемы, которая не поддается полному решению. Все, кто вчитывается в формулировки, должны хорошенько запомнить этот факт. Только тогда мы сможем хотя бы отдаленно понять, о чем идет речь. Задумайтесь, к примеру, над негативными определениями трансцендентальной и имманентной Основы сущего. Из слов того же Экхарта явно напрашивается вывод, что Бог равен ничему. В определенном отношении это верное мнение, поскольку Бог, несомненно, не является чем-то. Как заметил Скот Эриугена, Бог – не что, Бог просто есть. Значит, Основу можно определить как существующую «где-то там», но нельзя определить как нечто, обладающее какими-либо свойствами. То бишь отрывочные знания об Основе – подобно всякому умозрительному знанию – отдалены от нас на шаг или даже на несколько шагов от реальности непосредственного восприятия; кроме того, в силу самой природы нашего языка и типичных образцов нашего мышления эти знания обязаны быть парадоксальными. Непосредственное познание Основы может состояться только посредством единения с нею, а этого единения возможно достичь лишь посредством уничтожения «Я», сосредоточенного на самом себе (это «Я» и есть барьер между «Ты» и «Оно»).