Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Почтенный, могли бы вы быть (1) дэвом[249]?
– Я не буду дэвом, брахман.
– Почтенный, могли бы вы быть (2) гандхаббой[250]?
– Я не буду гандхаббой, брахман.
– Почтенный, могли бы вы быть (3) яккхой[251]?
– Я не буду яккхой, брахман.
– Почтенный, могли бы вы быть (4) человеком?
– Я не буду человеком, брахман.
На вопрос брахмана, кем же он тогда является. Благословенный ответил:
«Брахман, я отбросил те пятна [загрязнений ума], из-за которых я мог бы быть дэвом… те пятна [загрязнений ума], из-за которых я мог бы быть гандхаббой… яккхой… человеком… Помни меня, брахман, как Будду»[252].
Здесь стоит попутно отметить, что лишь целеустремленный человек способен по-настоящему чтить единого Бога. Монотеизм как теория вполне устраивает того человека, имя которому – легион. Но при переходе от теории к практике, от умозрительного знания к непосредственному знакомству с единым Богом, истинным монотеистом оказывается тот, кто обладает цельностью души. Знание доступно познающему только благодаря устремлению последнего. Для того, кто полипсихичен[253], мироздание познаваемо лишь через непосредственные ощущения и политеистично. Будда отказывался обсуждать предельную божественную Реальность. Он говорил разве что о нирване – об опыте, который доступен только обезличенным и целеустремленным людям. Тот же опыт другие мыслители именовали «единением с Брахманом», «единением с ал-Хакком», «единением с имманентным и трансцендентальным Божеством». Будда, выступая в этом отношении строгим операционалистом[254], говорил о духовном ощущении, а не о метафизическом понятии, подразумевавшемся богословами других конфессий и сторонниками позднего буддизма (для них это одновременно объект и – поскольку в созерцании познающий, познаваемое и само знание едины – субъект и субстанция опыта).
Здесь решителен и однонаправлен разум, но многоветвисты и нескончаемы мысли нерешительных. Несведущие, удовлетворенные буквой Вед, говорящие «нет ничего иного», произносят… цветистые речи, сулящие рождение как плод дел, изобилующие описанием разнообразных ритуалов, направленных на получение удовольствий и обретение власти. [Эти люди] исполнены желаний; их высшая цель – рай.
У привязанных к удовольствиям и богатству, чей ум увлечен этой [речью], не бывает решительного разума, погруженного в самадхи[255].
Среди интеллектуалов и людей культурных агиография в настоящее время далеко не в чести, что, впрочем, нисколько не удивительно. Утонченные, культурные люди отличаются ненасытной потребностью в новизне, разнообразии и развлечениях. А святые, чем бы они ни занимались и сколь поразительными ни были бы их таланты, неизменно озабочены лишь одним – постижением духовной Реальности и тех способов, благодаря которым они и их собратья смогут обрести знание, объединяющее с этой Реальностью. Что касается действий, последние такие же уныло однообразные, как и мысли, ибо во всех обстоятельствах эти люди ведут себя обезличенно, терпеливо и несокрушимо добродетельно. Стоит ли удивляться тому, что биографии таких мужчин и женщин пылятся на полках! На одного хорошо образованного человека, который хоть что-нибудь знает об Уильяме Лоу, найдутся две или три сотни тех, что читал повествование Босуэлла о жизни его старшего современника[256]. Почему? Потому что вплоть до смертного одра Джонсон охотно наслаждался разнообразием собственных личностей, а вот Лоу, несмотря на весь блеск его талантов, был почти до абсурда простым и сосредоточенным на одной цели человеком. Легион предпочитает читать о легионе. Потому-то во всем репертуаре эпических творений, драм и романов едва ли отыщутся образы истинных теоцентричных святых.
Кто познал Единственного, тот познал все знания.
Кто не познал Единственного, у того все знания – неведение.
Кабир: [если] не познал Единственного, то к чему все знания.
Все происходит от Единственного, но не из всего произошел Единственный.
Пока существует корыстная любовь, служение Всевышнему бесполезно.
[Говорит] Кабир: как познаешь корыстной любовью бескорыстного Господа?
Если душа предана [одному] Всевышнему, то она обретает спасение.
Тот же, кто играет сразу на двух дудках, заслуживает быть битым.
Фигура в форме солнца (гравюра на фронтисписе первого издания «Правила совершенства»[257]. – Авт.) олицетворяет волю Божью. Помещенные на солнце лики суть души, живущие в Божьей воле. Эти лики расположены тремя концентрическими кругами, представляющими три степени проявления Божьей воли. Первый, наиболее удаленный от центра круг – это круг деятельной жизни; второй – круг жизни созерцательной; третий же – круг наивысших достижений. По ободу первого круга расположены различные орудия вроде щипцов и молотков, знаки деятельной жизни. Но по ободу второго круга нет вообще ничего, и это показывает, что в жизни созерцательной человек, не предаваясь иным размышлениям и занятиям, должен следовать Божьей воле. Орудия же лежат на земле, причем в тени, ибо всякий внешний труд полон тьмы. Правда, на них падает солнечный луч, как бы указывая, что труд может быть осиян и озарен Божьей волей.
Свет Божьей воли лишь слегка касается ликов первого круга; гораздо больше его на втором