— Извините, я не могу этого больше выносить, — дрогнувшим голосом сказал он и поспешил прочь из комнаты. Наташа нагнала его уже в прихожей — молодой человек был взволнован и не склонен к обсуждению случившегося: он быстро откланялся. Наташа подумала: «Сбежал». Впрочем, во всем этом было нечто такое, что заставило ее искать не только объяснение, но и решение. Кажется, я знаю, кто мне поможет, сказала она сама себе и велела дворецкому распорядиться насчет выезда…

— Надеюсь, вы не забудете, что мое главное условие — конфиденциальность, — еще раз напомнил ей Людвиг Ван Вирт перед тем как они вышли из кареты, и надвинул на голову глубокий капюшон черного плаща с фиолетовым подбоем. — Я не даю частных сеансов, тем более на дому. Я не желаю, чтобы меня упрекали в том, что я использую свои возможности в целях денежного обмана или соблазнения. И если бы ко мне обратились с такой сомнительной просьбой не вы, княжна, то ответ без сомнения был бы отрицательным.

— Знаю, что это скорее я использовала свое положение в личных целях, и можете не волноваться — я не обману вас, вы встретитесь тет-а-тет с его высочеством, — кивнула Наташа. — Уверяю, о моем обращении к вам не знает никто, и мы войдем в дом через черный вход, где нас не смогут увидеть, а вас — опознать. Тем более, я уповаю на то, что и плащ сделает свое дело и скроет от любопытных посторонних взглядов. Но дело мое настолько важное, от него зависит жизнь моей родственницы, прекрасного и доброго существа, что я готова на любые жертвы.

— Возможно, при других обстоятельствах, я попросил бы вас и еще об одной услуге, — улыбнулся маг, — но я предпочитаю, чтобы ее исполнение зависело от вашего желания, а не от моей просьбы, а тем более — условия.

Наташа вздохнула — конечно, она чуть-чуть покривила душой, когда говорила Лизе о том, что избежала воздействия чар Людвига Ван Вирта. На него трудно было не обратить внимания — он был одного роста с Александром, но тоньше и чувственнее его. Черты лица всемирно известного мага отличались тонкостью и вместе с тем той определенностью, которая делала его профиль античным — таким рисовали библейских героев и византийских святых, а позднее — мушкетеров его величества: неважно, французского или голландского. У Людвига Ван Вирта были волнистые черные волосы, расчесанные на прямой пробор, узкие усики над верхней губой и тонкая, ухоженная, небольшая бородка. Но главным достоинством этого лица оставались глаза — две бирюзы под высоким, ровным лбом и смоляными бровями на белой коже.

Маг был красив, он был волнительно красив и, что самое ужасное для гордой и своенравной Наташи, подчиняюще красив. И она с огромным трудом подавляла в себе желание сказать ему «да», не дожидаясь вопроса, который все время вертелся у него на языке — княжна немедленно, едва маг появился в салоне ее величества Александры Федоровны, почувствовала взаимное между ним и собою притяжение.

— Прошу вас, входите, — сказала Наташа, когда они оказались перед комнатой, в которой лежала Анна, и, повернувшись к Татьяне, удивленно взиравшей на незнакомца, велела: — Сюда никого не впускать, и о том, что я здесь не одна — никому ни слова. Поняла?

Татьяна немного обиженно поджала губы с выражением на лице «Я разве болтала когда?», но ничего не ответила и лишь осторожно прикрыла дверь за Наташей и человеком в плаще, а потом сама встала в коридоре, как на часах — решительная и непреклонная.

Сидевшая у кровати Анны Варвара слегка посапывала — старуха часто уставала и долго охранять покой своей подопечной не могла, но сон у нее все равно оставался чутким, и, едва княжна с магом вошли в спальную, она немедленно очнулась и хотела было закричать, но Наташа столь выразительно взглянула на нее, приложив палец к губам, что та проглотила возглас и снова плюхнулась на стул, с которого при их появлении вскочила.

— Я отсюда никуда не пойду, — заупрямилась Варвара, когда Наташа, вполголоса объяснив ей, в чем дело, попросила уйти и не мешать. — Это все и меня касается, я Ане нянька от рождения, она — почти моя плоть и кровь, — я все видеть и слышать хочу. И имею по всей жизни полное право.

Спорить с ней не было времени и возможности, и Наташа вопросительно посмотрела на мага — тот, секунду подумав, кивнул:

— Хорошо, но вы обе должны пообещать мне — ни звука, ни жеста, в противном случае я немедленно прекращаю сеанс и ухожу.

Женщины кивнули и отошли в дальний угол комнаты, чтобы не мешать ему.

Наташа уже видела, как гипнотизер забирал власть над людьми, но тогда это были совершенно нормальные зрители — дамы из соседнего ряда, однако сейчас ему предстояло овладеть сознанием той, что ничего не помнила и не чувствовала, и чья душа витала в таких далеких сферах и глубинах, заглянуть в которые обычному человеку было не под силу.

Скинув плащ, Людвиг Ван Вирт приблизился к постели больной — он как будто подплыл к ней по воздуху, настолько неслышным и плавным было это перемещение. Потом он медленно и почти невесомо несколько раз провел ладонью вдоль лица несчастной — сверху вниз, слева направо, и, встряхнув кистями рук, достойными пианиста-виртуоза — с длинными, тонкими, выразительными пальцами, вдруг хрустнул костяшками фаланг перед закрытыми глазами своей «пациентки»: ее ресницы дрогнули, а веки открылись. И тогда маг заговорил — подобно музыканту стал модулировать влажными и властными интонациями, полными бархата и воли, и в ответ на его слова — несчастная впервые подала голос. Не тот, болезненный и неузнаваемый, — собственный, и у Наташи исчезли последние сомнения: Варвара была права — это не Анастасия.

Они не знали, сколько длился сеанс — казалось, вечность, но когда маг снова погрузил незнакомку в сон, Наташа испытала невыразимую тоску — ее как будто лишили опоры под ногами. Она не понимала, как это удавалось Людвигу Ван Вирту, но, даже не будучи непосредственно под воздействием его гипноза, она снова испытала на себе силу его энергии. Он словно укачал ее, околдовал, перенеся вместе с собой в другой мир, где не было волнений и тревог, где вместо воздуха плыла вкруг тебя нега, а тепло исходило не от солнца, а было всеобъемлющим и всепроникающим. И Наташа видела — даже Варвара не избежала этого «погружения» в неземную благодать, но повела себя после ухода мага совершенно иначе — принялась креститься на внесенные для излечения «Анны» образа и все говорила — «чур меня, чур, колдун, как есть — колдун».

Но, как бы то ни было, Людвиг Ван Вирт помог им — магу удалось на краткие мгновения приоткрыть уголки сознания той, кого они все это время принимали за Анну. И теперь, проводив мага и условившись с ним о свидании с наследником, Наташа могла составить себе представление об этой женщине.

Судя по всему, она была мещанкой, а отец ее служил в Петербурге мелким чиновником. И из того, что несчастная рассказала магу об отце, Наташа поняла, что самым главным для нее было воспоминание о прогулках в Летнем саду, где отец любил сидеть с нею на скамейке близ статуи «Искренность» — фигуры женщины с рукой, возложенной на голову льва, что означало победу добродетели, опирающейся на величие души. Еще один мужской персонаж, фигурировавший в ее разрозненных и обрывочных воспоминаниях, — некий Митя, в которого она, по-видимому, была влюблена и которого все время ждала — чтобы он пришел и освободил ее. От чего?