Тернер из «Вечернего Лансинга» на какое-то время, похоже, потерял дар речи. Во всяком случае, у Виталия создалось такое ощущение: репортер молчал, поглощая молчанием остальные звуки.

– Мистер Димофф, – теперь голос звучал осуждающе, – пожалуйста, не нужно так шутить.

– Шутить? – поразился Виталий. – Да вы…

– Сейчас восемнадцать часов сорок минут. Вы только что покинули больницу, я вижу вас в машине. Если вы посмотрите налево, то я немного в стороне от моих коллег, за оградой, прессу не пускают в больничный двор…

Виталий механически перевел взгляд влево: дверь в кухню, тумбочка…

Когда он выезжал с территории больницы, то не видел репортеров, никто не наставлял на него камер, не пытался дозвониться, телефон молчал. Тогда его не удивило отсутствие репортеров, он не думал об этом. Не думал… Или подсознательно не хотел, чтобы журналисты оказались на его пути и стали задавать тупые, нелепые, ужасные вопросы о том, как он себя чувствует, узнав о смерти жены и аресте любовницы…

– Мистер Димофф, вы со мной?

– Нет, – отрезал Виталий и прервал разговор, но телефон зазвонил опять. Номер не определен – к черту. Звонок. Номер не определен. Звонок. Ответить?

– Мистер Димофф, это Диана Кортес, журнал «Стори», у меня к вам…

– Сколько сейчас времени?

– Что? – журналистка ожидала, видимо, что ее отбреют, и была к этому готова, но вопрос о времени показался ей нелепым настолько, что и она, как Тернер, на пару секунд лишилась дара речи.

– Время. Сколько на ваших часах?

– Ну… Шесть сорок три. Послушайте, мистер Димофф…

– Утра?

– Что?

– Сейчас утро или вечер? Солнце на небе или луна?

– Я понимаю ваше состояние, мистер Димофф…

– Утро или вечер? Да или нет?

– Вечер, конечно.

Виталий прервал разговор, и телефон опять зазвонил. Номер не определен. Виталий выключил аппарат, сыгравший на прощание отрывочек из «Наших парней в Арканзасе», и бросил телефон на стол.

Пресса не дремала, конечно, с чего он взял? Но вечером ему не нужно было ее внимание. Оно ему и сейчас не нужно, но стоило вспомнить…

И что? Сцепились два времени? Как это можно соотнести с тем, что он уже знает, и что способен предположить?

Если только думать, воображать, то окружающий мир бледнеет, истончается, растворяется… Голова становится тяжелой, притяжение планеты тянет ее вниз, мысли высыпаются сквозь ушные раковины, протискиваются, толкаются, и во рту тоже эти падающие мысли, будто твердые шарики… Странное ощущение, но когда-то с ним уже случалось подобное, он вспомнил: в детстве, когда его учили читать, а он не хотел, буквы его почему-то пугали, они были похожи на червяков, ему читали вслух и показывали тексты в книгах, слушать он обожал, а смотрел только на картинки – буквы-червяки вползали в глаза, но сразу вываливались через уши, нос, рот… Противный вкус, будто чеснок.

Потом это прошло, конечно – он полюбил читать, когда мама купила «Маугли». Почему-то раньше она не читала ему эту книгу. Как он жил, не зная о Багире и Шер-хане? Но главное – в книге не было картинок, это было неадаптированное издание для взрослых, как он понял значительно позже. Смотреть было не на что, и почему-то текст предстал, наконец, именно текстом, а не червяками, готовыми съесть мозг.

Голова, наконец, упала на пол и покатилась, потолок и стены кружились, менялись местами, и Виталий подумал… О чем? Мысли вывалились и рассыпались, разлетелись, невидимые червячки… Как жить без мыслей? Виталий не представлял, что жизнь без мыслей возможна. Даже во сне…

* * *

Нужно было побывать в трех местах – в тюрьме (увидеться с Айшей), в больнице (поговорить с врачами и, если получится, то с больными из ближайших к Дининой палат) и на работе – и Виталий торопливо завтракал, решая, с чего начать. Желание увидеть, наконец, Айшу, убедить ее, что все будет в порядке, перевесило, и Виталий поехал на авеню Ротшильда, где в помещении полицейского участка располагалась и следственная тюрьма. Он не хотел встречаться с журналистами, и их не оказалось ни около дома, ни в полиции. Ну и хорошо. «Надо было, – подумал он, въезжая на стоянку, – посмотреть новости или купить по дороге газету». Надо бы позвонить и адвокату, но Спенсера Виталий меньше всего хотел бы видеть именно сейчас. Потом, после разговора с Айшей.

Дежурному на входе в участок Виталий объяснил, что хочет видеть задержанную мисс Гилмор, нет, он не муж и не родственник, но имеет право, детектив Мэнтаг подтвердит…

Сержант ткнул в кнопку на пульте, сказал несколько слов, повернувшись к Виталию спиной, разобрать было невозможно, сплошное «бу-бу». Мэнтаг появился минут через пять, в течение которых Виталий разглядывал висевшие на стене объявления со зловещими требованиями «Wanted». На фотографиях были лица разыскиваемых убийц, насильников, грабителей, в самом низу Виталий увидел объявление о розыске девочки Силесты Винтер, семи лет, вышедшей в прошлый понедельник из дома и не вернувшейся. Всех, кто может сообщить информацию, просят… На фото у Силесты был вдумчивый взгляд, не дай Бог, если с ней что-то случилось. Виталий начал вспоминать, не видел ли он похожую девочку около дома или на улице.

– Это объявление сейчас снимут, – сказал ему в спину подошедший Мэнтаг, Виталий и не заметил, из какого коридора вышел детектив.

– Она нашлась? – спросил Виталий, подумав, что, если с Силестой все в порядке, то все хорошо будет и с Айшей. Никакой связи тут быть не могло, но почему-то две эти судьбы связались в его сознании.

– Нашлась, – мрачно сообщил Мэнтаг, взяв Виталия за локоть и отводя к окну, где они могли говорить, никому не мешая. – На стройке в Кэллагаре. Убита и… В общем, ничего хорошего. У вас конкретная информация? Если нет, извините, я сейчас занят.

Убита. Господи. Такая маленькая… Нет, у Силесты не может быть с Айшей никакой связи, зачем он об этом подумал?

– Я не знаю, к кому обратиться, поэтому спросил вас. Когда мне можно будет увидеть Айшу?

Мэнтаг покачал головой.

– До суда мисс Гилмор останется в камере и сможет видеться только со своим адвокатом.

– Но…

– Ничем не могу помочь, мистер Дымов. Да это и не в моей компетенции. Я веду расследование, как вам известно. Кстати, у меня к вам будут еще вопросы, но не сейчас. В конце дня я вас найду.

Сказано это было, как показалось Виталию, с видом вполне зловещим, хотя со стороны могло показаться, что говорил Мэнтаг мирно, даже улыбнуться изволил, отпустив, наконец, локоть Виталия и повернувшись к двери, показывая, что говорить им больше не о чем.

Виталий не помнил, что делал в последующие полчаса или час. Способность рассуждать и адекватно воспринимать реальность вернулась к нему, когда он въехал на стоянку больницы. Впрочем, может, он давно уже здесь стоял и только сейчас понял?