Со стороны Автозаводского района слышатся автоматные очереди. После вчерашнего теракта сегодня по всему Грозному федералы проводят «зачистки с фанатизмом». Это значит — «кто не спрятался — я не виноват». Мужчинам на улицах лучше не появляться.

Вспомнилась завернутая в ковер чеченка, погибшая от шальной мины федералов. И вот — Ольга Ивановна. Бессмысленные, никому не нужные смерти.

Дальше телега проехать не может. Оставшиеся метры несем гроб на руках. Федор ждет нас. Он приготовил две табуретки, чтобы поставить гроб перед могилой.

Стали прощаться. Андреич прочитал молитвы, какие знал. Все перекрестились. По очереди простились с Ольгой Ивановной, прикладываясь к холодному лбу, прося, как положено, прощения. Потом все отошли в сторону, дав Ольге побыть с матерью. Ольга взяла руку Ольги Ивановны и стала что-то ей говорить. Будто рассказывая о чем-то, в чем-то убеждая ее. Ольгу никто не торопит. А она все говорит и говорит с мертвой матерью, словно пытаясь наговориться впрок, оттягивая момент расставания, рассказывая ей обо всем, о чем не успела рассказать при ее жизни, когда много лет они были только вдвоем и делились друг с другом всеми своими мыслями. Ольга совсем не плачет. Слезы она оставила сегодняшней ночью в комнате прошлого, пропитав ими все подушки и плюшевых зверей.

Наконец она отошла от гроба. Андреич с сыном взялись за крышку. Глухо ударил молоток, вспугнув воронье с деревьев и заставив сжаться все внутри от ужаса и дикой тоски. Гроб опустили в могилу. Полетели вниз комья жирной, как пластилин, чеченской земли, стукаясь о дерево, ставя точку в еще одной жизни.

Достали бутылку водки. Каждый что-то сказал, сделал глоток. Ольга пригубила и зажала рот ладонью. Воспитанная наполовину в мусульманских традициях, водку раньше она не пробовала никогда…

В старом чемодане поместились все ее вещи. Туда же Ольга бережно сложила семейные фотографии, коричневого плюшевого медведя, несколько своих эскизов, три самые редкие книги из дедовской библиотеки, которые он завещал беречь, и горсть земли с могилы матери, завернутую в платок. Старая кошка Каська испуганно таращит зеленые глаза из корзины для фруктов.

Ключи от квартиры Ольга отдала своему преподавателю по живописи, интеллигентного вида старику-чеченцу с соседней улицы, разрешив ему пользоваться всем, чем захочет, но попросив сохранить книги и передать их первой открывшейся после войны библиотеке в Грозном.

Комендант разрешил поселить Ольгу в одном из железнодорожных вагонов, стоящих на приколе на территории базы, вместе с похотливыми, старыми и некрасивыми проводницами, приехавшими на войну за рублем и сексом. В этих вагонах обычно селят офицеров, прибывших в Грозный в краткосрочные командировки.

Ольга уже позвонила отцу и рассказала о случившемся горе. Он хотел немедленно вылететь в Минводы, но я сказал, что в этом нет необходимости — через два дня мы будем в Москве.

Рано утром, 30 декабря 2002 года, мы простились с ТВ-юртом, тихо, без прощальных отходных и накрытых столов. Юсуф повез нас во Владикавказ вместо традиционного Моздока. В этот раз я на всякий случай изменил маршрут, помня о предупредительном звонке с канала о возможном покушении. Хотя вряд ли сейчас кому-то есть до нас дело.

Ольга вместе с нами покидает места, где прожила большую часть сознательной жизни. Чечня была ей домом, а потом превратилась в место бессмысленных убийств одними землянами других. В настоящий Ад на Земле. В черную дыру, как окрестили ее мы, репортеры-стервятники.

В аэропорту за двадцать долларов была куплена справка для Кассандры о том, что кошка абсолютно здорова и привита от всех кошачьих болезней. Тем же вечером, всего через два часа полета, отделяющих разные миры, мы приземлились в аэропорту Домодедово….

Летучка затянулась.

В переговорной висит тяжелый запах душных, как собачья шерсть, женских духов и кислого пота, который вырабатывают томящиеся в строгих костюмах тела. Кто-то из редакторов не успел принять душ после ночного дежурства. Вообще, пот человека на девяносто восемь процентов — вода и не должен иметь запаха. Но в оставшихся двух процентах содержится креатин, мочекислые, эфиросерные кислоты и мочевина. Именно мочевина, образующая аммиак, и отвечает за скверный и неприятный запах, который раздражает сейчас мои ноздри. Если землянин нерегулярно обрабатывает свое тело Н2О, то аммиак начинает разлагаться у него в подмышечных впадинах и вообще на коже.

Иногда мне приходится делать сюжеты на медицинские темы. Моя память устроена странным образом. Она может выдавать кучу абсолютно бесполезной информации.

Собравшиеся на летучке редакторы, корреспонденты и продюсеры верстают вечерний выпуск новостей. Определяют, с какого сюжета лучше начать, каким закончить, что сказать ведущему в подводках. Трагедия сегодняшнего выпуска в том, что за день ничего ужасного ни в стране, ни в мире не произошло. Такое случается редко, но каждый раз вводит редакторов в ступор.

— Скоро выпуски кошачьими выставками начинать будем, — недоволен исполнительный продюсер Василий Петров. — Хоть «консервы» доставай!

— Нам бы катастрофку, хоть маленькую, с минимальными жертвами, — шутит корреспондентка Лена Шарова.

— Лена! — одергивает Шарову Петров. — Что ты несешь! Ничего святого!

На самом деле внутренне все согласны с Шаровой. Катастрофка решила бы проблему. Я думаю про аммиак. Пот, находясь на поверхности кожи, смешивается с секретом сальных желез. Пот выводит из организма землян остатки лекарств, ядовитые вещества и другие продукты обмена. Значит, пот полезен. Стараюсь дышать ртом, чтобы не чувствовать аммиака.

— Я считаю, Катю Зарайскую надо поощрить, — говорит шеф-редактор вечернего выпуска Саша Каткова. — Она работает буквально на износ! Только в этом месяце у нее было два гипертонических криза! Не ест и не спит, горит на работе!

Все согласились. Решили поощрить Зарайскую дорогостоящей командировкой на Северный полюс (не каждому в жизни дано увидеть) и небольшой денежной премией.

Я жду окончания летучки, чтобы подписать у руководства отпуск за свой счет на неопределенный срок…

Домой возвращаюсь за полночь. Открываю дверь своим ключом. Ольга спит, лежа на животе, обхватив руками подушку. Каштановые волны волос прикрывают обнаженную спину, падают на белую простынь.

Через полчаса, выскользнув из душа, забираюсь под одеяло. Ольга что-то бормочет во сне, прижимаясь ко мне горячим телом. Уткнув лицо в плечо, задышала ровно.

Мы вернулись из Грозного больше года назад…

В аэропорту нас встретил Ольгин отец: невысокого роста чеченец со спокойным, приятным лицом. Он представился Мансуром. Так я впервые узнал отчество Ольги. А фамилия у нее по матери — Соловьева.

Отец с дочерью обнялись, оба расплакались. И от радости встречи и от свинцовой горечи, которая этой встрече сопутствовала. От того, что погибла Ольга Ивановна. Что на долгие годы отец с дочерью потеряли друг друга и, наверное, стали совсем чужими людьми, а повстречавшись на улице, могли бы и не узнать друг друга. Ольга смотрела на постаревшего отца, которого помнила лишь по старым фотографиям да смутным обрывкам детской памяти, собранным словно из осколков цветных стекляшек калейдоскопа.