Он был прав. Не успели мы миновать Балестранд, как горы подступили к берегам, отражая гул нашего двигателя. Все еще светило солнце и небо было голубым. Но тепла в воздухе уже не было. Вода во Фьерландсфьорде была прозрачно-зеленой. Небо в ней почему-то не отражалось. Фьорд представлял собой всего лишь огромную трещину в горах длиной в двадцать миль. Теперь нас окружали полностью отвесные скалы. Если же где-то и были склоны, то они были такими крутыми, что казалось, растущие на них сосны скользят в воду. Выше сверкали на солнце расщелины, доверху забитые снегом и усеянные валунами. Местами снежные языки почти доползли до кромки воды. Ручьи, белым кружевом устремляющиеся вниз, по этим расщелинам, пробивали себе дорогу под снегом и кое-где возвели хрупкие изящные мосты из подтаявшего на солнце льда. Маленькие черно-белые птицы с длинными оранжевыми клювами перелетали от расщелины к расщелине между скалами. Это место было таким угрюмым, что описать его сумел бы разве что Милтон. Оно надвинулось на нас ледяным дыханием ужаса, заставив в страхе замолчать. Целый час мы поднимались по этому узкому фьорду. В неподвижном воздухе не было ни дуновения ветерка. Зеленоватая вода, гладкая и прозрачная, как стекло, отражала мрачные голые скалы и темные сосны. Наконец мы повернули в последний раз и увидели Йостедал. Он возвышался в конце фьорда и казался очень белым по сравнению с зеленой водой и еще более яркой зеленью озаренной солнцем долины. Это было пугающе прекрасное зрелище. Гигантские скалы вздымались подобно стенам средневекового замка, чернея на фоне синего неба. Казалось, они из последних сил сдерживают натиск нависшей над ними огромной снежной массы. А по бокам к фьорду сползали ледники. Справа был ледник Суфель — нагромождение синевато-зеленого льда, похожее на застывшую волну, выплеснувшуюся в долину из глубокого снежного моря. Слева узкой лентой извивался ледник Бойя, словно пытаясь настичь маленький поселок на берегу.

Цвет фьорда изменился. Зеленая вода посинела, как будто в ней растворили какие-то химикалии. Это был самый холодный цвет, который мне только доводилось видеть. Обступившие нас угрюмые горы странным образом контрастировали с этим цветом. Но еще более удивительным казался окутанный солнечным теплом Фьерланд и белизна вечных снегов Йостедала.

Мы медленно подходили к пристани, когда Дахлер схватил меня за руку.

— Смотрите, — произнес он. — Они строят судно. И они строят его в точности так, как это делали здесь две тысячи лет назад.

Сразу за пристанью виднелся желтый скелет корабля. Над ним трудились пять мужчин.

— Они не пользуются ничем, кроме топоров? — спросила Джилл.

— Вот именно, — откликнулся Дахлер. — Они не пользуются ничем, кроме топоров. Именно так строили корабли викинги. Во Фьерланде издревле так строят рыбацкие суда. Местные жители ткут ковры из шерсти, а потом вяжут из них чулки и свитера, и все это по тем же традициям и с использованием тех же узоров, которые применялись здесь испокон веков. Не считая отеля и пароходов, здесь все по-старому.

Мы миновали деревянную церковь и полускрытый за деревьями отель и приблизились к деревянным сваям пристани.

— Это лодка вашего партнера? — спросил я Санде, указывая на маленькую тик-и-так, пришвартованную сразу за причалом.

Но он покачал головой. Его партнер еще не прибыл, и, как будто это было приметой, мне внезапно почудилось, что дела обстоят не особенно хорошо.

Оставив всех остальных на яхте, я в одиночестве отправился в отель. В вестибюле я увидел официантку в черном национальном костюме с вышитым лифом и в кружевной блузке с оборками.

— Мистер Улвик в отеле? — спросил я.

Она покачала головой и засмеялась.

— Et oyeblikk sa skal jeg finne eieren.

Я расположился и приготовился ждать. На стене ярусами располагались открытки. Все с изображениями льда и снега, а также мрачных утесов и каменных осыпей. За столом портье висели яркие домотканые коврики, кожаные пояса и странной формы прогулочные трости. На самом столе стояло несколько пар мокасин, вручную изготовленных, как мне позднее стало известно, из кожи северного оленя. Изначально местные жители шили их специально для ходьбы по замерзшему снегу, но теперь эта обувь предназначалась для продажи туристам, служившим для жителей поселка основным источником дохода. В углу вестибюля были свалены в кучу рюкзаки, мотки веревки, альпинистская обувь, ледорубы и пара лыж. Атмосфера отеля кардинальным образом отличалась от всего, что я видел на островах.

На лестнице послышались шаги. Я поднял голову. Ко мне спешил невысокий толстый мужчина. Он был одет в черный костюм с белой рубашкой и выглядел здесь так же неуместно, как банковский клерк в спортзале. Он протянул мне белую пухлую ладонь.

— Вы, вероятно, мистер Гансерт, — произнес он. В его широкой улыбке поблескивали золотые коронки.

— Вы мистер Улвик? — спросил я.

— Да. Это я. — Он говорил по-английски с легким американским акцентом. — Пойдемте, побеседуем. Вы уже пили чай?

— Еще нет, — отозвался я.

— Тогда давайте выпьем чаю. — Он взял меня под руку и провел в комнату, стены и потолок которой были явно выкрашены вручную. Комната была пуста. — Сезон еще только начинается, — пояснил он. — Во Фьерланде еще слишком холодно. Отель только что открылся. — Он заказал чай и снова обернулся ко мне. — Ну а теперь, мистер Гансерт, должен сказать вам, что у меня нет того, что вам нужно. Наше ходатайство об эксгумации тела этого человека, Бернта Ольсена, было… как вы это называете… отклонено.

— Отклонено! — вырвался у меня возмущенный возглас. — Почему?

Он пожал плечами.

— Я не знаю.

Вошла официантка с подносом, на котором лежали пирожные и тосты с маслом. Когда она ушла, он снова заговорил:

— Поначалу все шло хорошо. Я встречаюсь с врачом в Лейкангере. Мы идем в полицию. Они говорят, что проблем с этим не будет. Они звонят в Берген. Вчера я весь день нахожусь в Лейкангере. Ходатайство готово, и я оформляю все необходимые документы. А потом, как раз когда я уже ухожу на пароход, полиция говорит мне, что ходатайство надо аннулировать. Они получили телефонограмму из Бергена, в которой говорилось, что было принято решение о том, что оснований для эксгумации недостаточно.

— Послушайте! — возмущенно воскликнул я. — Я же сказал вам, что мне все равно, сколько это будет стоить. Вы встречались с юристами из Бергена?

Его белая пухлая ладонь с толстыми короткими пальцами поглаживала мою руку, как будто он был врачом, успокаивающим капризного пациента.

— Прошу вас, мистер Гансерт. Можете мне поверить, я делаю все, что в моих силах. Я звоню нашим юристам. Я звоню очень высокопоставленному человеку в полиции Бергена. Я даже звоню в Осло, одному из членов стортинга[3]. Но это невозможно. Что-то стоит у нас на пути. Боюсь, что мы столкнулись с защитой чьих-то интересов.