Нет, подумала я, не зная, могут ли онейриды читать мои мысли. Нет. Я не хочу смотреть на это. Заберите меня отсюда. Я хочу обратно в коробку. В любой другой сон.

Но если они и читали мои мысли, им было наплевать. Я не могла даже закрыть глаза, потому что у меня их не было, мне пришлось смотреть на это. В наших с Сетом отношениях для меня было много душераздирающих переживаний, которые причиняли мне такую боль, что хотелось умереть. Но наблюдать, как он занимается сексом с другой женщиной, — к этому я оказалась совершенно не готова. И дело даже не в самом половом акте, не в том, как их обнаженные тела переплетались друг с другом, не в криках наслаждения, вырывавшихся у них во время оргазма.

Все дело было в его выражении лица. Вот она, та любовь, которую я искала в нем раньше. Я думала, Мэдди ему нравится, он относится к ней с такой же нежностью, как к племянницам, но, оказывается, я ошибалась. Его лицо выражало страсть, глубокую пламенную любовь, которая соединяет человеческие души в единое целое.

Он смотрел на нее так, как когда-то смотрел на меня.

Я думала, это невозможно. Где-то в глубине души я всегда была уверена: он любит ее не так, как меня. Я допускала — он испытывает к ней сильные чувства, но это не может сравниться с тем, что он чувствовал ко мне. У нас все было по-другому. Но сейчас, глядя на них, я поняла, как ошибалась. И когда он сказал ей, что она для него — целая вселенная, так, как раньше говорил это мне, я поняла: наши отношения не были чем-то особенным. Он больше не любит меня.

Содрогаясь от ужасной, мучительной боли, я вдруг осознала: мне больше не хочется умереть. Какой смысл? Уверена, я уже умерла — то, что происходило со мной сейчас, без сомнения, хуже любого ада.

Я не знала, где в этом сне правда, а где — ложь, но наверняка в нем присутствовало и то и другое. У онейридов не было причин показывать, что, кроме Кейлы, никто не заметил моего исчезновения. Значит, это, скорее всего, правда. С другой стороны, даже представить себе не могу, будто Сет и Мэдди так плохо говорили обо мне. Самое невероятное — он нарушил обещание и выдал мою тайну. Это наверняка ложь… Или нет? А что касается остальной части сна… Какая, собственно, разница.

Онейриды не отвечали на вопросы. Они погружали меня в один сои за другим, и их пророчество постепенно сбывалось: я почти перестала понимать, где реальность, а где сон. Иногда я пыталась убедить себя, будто все — одна большая ложь. Однако, как ни старалась, я все равно не могла избавиться от ощущения, что какая-то часть этих снов — правда. Я постоянно подвергала все сомнению, и это сводило меня с ума. В довершение всего онейриды питались энергией снов, которые и без того лишали меня сил. Суккубу нужна энергия, чтобы пользоваться своими способностями: энергия дает возможность существовать в материальном мире, четко мыслить, перевоплощаться. Если лишить меня энергии, я не умру-я как-никак бессмертная, — но превращусь в совершенно бесполезное существо. Конечно, пока я в заточении, это не важно. Я все так же ощущала себя запихнутой в темную коробку, не осознавала своего тела, чувствуя лишь боль и слабость. Если бы меня сейчас освободили, я бы с трудом смогла ходить. А еще я, скорее всего, вернулась в свое истинное тело.

Поскольку я была скорее бесформенным сознанием, физические аспекты происходящего меня мало заботили. По мере того как я теряла энергию и мучилась от разрывавших душу бесконечных снов, главной проблемой становился ум. В снах мне удавалось оставаться более или менее последовательной и анализировать события, но как только сон заканчивался и меня захватывали эмоции, рациональное мышление давало сбой. Иронические беседы с онейридами превратились в поток оскорблений и криков. Большую часть времени я вообще не могла думать, превращаясь в сгусток боли и отчаяния. И ярости. Это может показаться невероятным, но где-то глубоко под ужасными страданиями, на которые онейриды обрекали меня, каким-то чудом еще пылала крошечная искра ярости, разгоравшаяся каждый раз, когда я их видела. Думаю, именно эта ярость не дала моему измученному сознанию окончательно погрузиться в безумие.

Я совершенно потеряла чувство времени, но это связано не столько с состоянием мозга, сколько со странной природой сновидений. На самом деле, думаю, в реальном мире прошло совсем немного времени, потому что каждый раз, когда онейриды хотя бы мельком показывали реальный мир, особого прогресса в моих поисках не наблюдалось. Думаю, они хотели окончательно сломить мое сопротивление.

— Почему ты задаешь эти вопросы нам? — спросил Коди.

Я наблюдала, как Джером допрашивает его, Питера и Хью. В дальнем углу сидел Картер. Ангел курил, хотя у Питера дома «никому ни при каких условиях нельзя курить». Роман оставался невидимым, скрывая как физическое тело, так и ауру, но что-то позволяло мне чувствовать его присутствие. Возможно, он был основным объектом в этом сне. Мои друзья знали о его существовании, ему незачем было прятаться от них. Значит, скорее всего, Джером опасался других демонов — надо признать, у него были на то причины. После моего исчезновения архидемон сделался еще более подозрительным.

Никогда в жизни я не видела молодого вампира в таком бешенстве. Коди был самым тихим и кротким из нас и совсем недавно присоединился к кругу бессмертных Сиэтла. Он все еще беспрекословно подчинялся Джерому, и большую часть времени слушал и учился, поэтому его поведение меня потрясло.

— Мы ничего не знаем! — продолжал Коди. — Наши способности ограниченны. Кто у нас великий, ужасный и всемогущий? Ты! Ад же контролирует половину Вселенной, разве нет?

— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось вашим мудрецам… — лениво протянул Картер.

— Заткнитесь оба! А ты, по-моему, когда-то мне уже говорил эту фразу. — Демон свирепо посмотрел на ангела.

— Да я все тебе уже когда-то говорил, — пожал плечами ангел. — Много-много раз.

Джером повернулся к моим друзьям.

— Значит, ничего. Вы уверены, что перед исчезновением с ней не происходило чего-то странного?

— У нее была депрессия, — ответил Питер.

— У нее всегда депрессия, — добавил Хью.

— Она нам даже не рассказала про эту штуку, которая звала ее к себе, — пожаловался Коди. — Только Роману рассказала. Вот у него и спрашивай.

— Уже спрашивал, — ответил Джером. Подошел к молодому вампиру вплотную и, глядя ему в глаза, добавил:

— И последи за собой. Тебе повезло, я сегодня добрый.

— А что делает Мэй? — вежливо спросил Питер, нервно взглянув на Коди.

Видимо, более опытный вампир решил отвлечь внимание демона от своего юного протеже. Джером вздохнул и отошел от Коди.

— Допрашивает остальных. Пытается найти хоть какую-то зацепку, вдруг кто-то из бессмертных что-то почувствовал.

Хью, все это время молча сидевший на диване подальше от разъяренного босса, откашлялся и спросил:

— Мне как-то неловко об этом говорить… Но у тебя же сейчас что-то вроде испытательного срока, после этой истории… с призыванием.