— Я тут немного капнул. Вы знали, что Георгий родился в Москве, в достаточно обеспеченной семье хирурга.

— Хм… В общих чертах, да.

— Так вот интересный момент в том, что судя по оперативным сводкам, убит его отец был, как налетчик, в момент ограбления дома Королева Владимира…

— Что? — меня подкидывает вверх.

— Дела! — присвистывает с переднего сиденья Валера, — Если Гошан знал, то вполне себе имел мотивчик Королева на тот свет отправить.

Я тихо стекаю вниз по сиденью, достаю из кармана мобильник и набираю Алексея.

— Нашли ЕГО? — плотно сжимаю зубы,

— В аэропорту камеры пасем, — сквозь шум отзывается парень, — Он точно здесь, но слепую зону нашёл и по своему паспорту не регистрировался.

— Паспорту? — перед глазами темнеет от догадки, — Срочно проверьте все регистрации на фамилию Иванцов.

— Сейчас сделаем, — Алексей сбрасывает звонок.

Мы заезжаем на территорию больницы. Выскакиваю из машины почти на ходу, не дожидаясь, пока Валера припаркуется. Потребность увидеть жену живой и невредимой отодвигает на задний план остальные эмоции. Сердце выламывает грудную клетку ударами. Залетаю в приемное отделение. Так, второй этаж кажется.

— Мужчина, — за спиной раздаётся оскорбленный женский голос, — Вы куда? — оборачиваюсь и вижу вахтершу в белом халате, — Халат, бахилы, пропуск?

Хочется гаркнуть на старуху, но я понимаю, что она делает и спрашивает, что положено.

— Я к вашей Тишиной…

— Тушиной, — машинально поправляет меня женщина.

— В терапию, — я продолжаю, — Она в курсе, — разворачиваюсь, собираясь продолжить движение.

— А халат? А бахилы? — вахтерша поднимается с места, — Это вы мне через два этажа грязь понесёте.

Аррррр!! Сжимаю кулаки и едва себя сдерживаю.

— Где купить? — цежу сквозь зубы и достаю из кармана кошелек.

В двери заходит Валерий.

— Ты чего еще здесь? — смотрит на меня.

— А вот вам обоим сразу, — вахтёрша вываливает на стол одноразовые синие распашонки и бахилы.

Оставляю ей на столе пятисотку.

— Не надо сдачи, — сгребаю со стола упаковки и киваю Валере, — Пошли.

— Шустрая бабка, — ухмыляется он мне в ответ.

Поднимаемся по лестнице, заходим в отделение. В нос бьет запах хлорки и валокордина.

— Они походу здесь одним корвалолом лечат, — морщится мой водитель и тяжело сглатывает, — Ну и жесть здесь. Не дай Боже.

— Ты, блять, мои мысли читаешь. У Михи не лучше, — хмыкаю я, — косясь на стены с облупившейся зелёной краской и потолок с ржавыми потеками, — Но что-то брат не спешит переезжать.

— Из-за той со скорой? — Валера вскидывает брови.

— Я подозреваю, что да, — разглядываю двери, пытаясь понять откуда нумерация, — Черт, как понять, какой номер у палаты?

— Тут и не надо понимать, — Валерий уверенным шагом идёт вперёд по коридору, лавируя, между пофигистичными медсёстрами, — Первичных без сознания рядом с реанимацией кладут, а потом переводят. Толкает дверь в самом конце коридора, — Здесь, Ярый.

— Тут побудь, — дыхание резко перехватывает, — Нет, лучше эту Тушину, лечащую найди, — выдыхаю и нажимаю ручку двери.

От белизны палаты даже зажмуриваюсь. Бежевые стены, побелка, серый кафель и четыре койки, разделённые белыми ширмами. Стерильная шизофрения. Уже с порога чувствую, как из больших деревянных окон сифонит ветер. Заняты только две кровати. Одна пустая, на второй возле стены Василиса.

Я видел смерти самых лучших ребят, держал на руках тяжёлых, сам убивал и мне никогда не было так тошно, как сейчас, видя свою хрупкую, почти прозрачную жену на жёсткой кровати с капельницей в вене.

Тихо ступая, подхожу ближе. Глаза закрыты. Спит? Кто-то ее раздел. Из-под белой простыни торчат острые ключицы, а ткань целомудренно прикрывает красивую мягкую грудь. Моя девочка. Наклоняюсь к ее лицу и осторожно убираю со щеки прядь волос. Красивая моя. От виска до щеки ссадина, по плечу растеклась гематома. В вене, вместо мягкого катетера стоит жесткая игла. Рядом с ней на коже следы от «промахов поиска». Я вырву руки этой кривой обезьяне.

В солнечном сплетении сводит болючим спазмом, я нервно сглатываю. Дотрагиваюсь до холодных пальцев, лежащих поверх простыни.

— Вася… — зову чуть слышно. Ее веки трепещут.

Меня внутри немного отпускает, и я тянусь к ее плотно сжатым губам, но она отворачивает голову в самый последний момент. Мои губы скользят по ее щеке.

— Васенька, — выдыхаю ей в шею. Она, не мигая смотрит в стену.

— Не надо, Ярослав, — говорит почти одними губами, но я слышу.

Я чувствую между нами колотый острый лёд. Он так осязаем, что, кажется, его можно сгребать ладонями и выносить, но я знаю, что это не поможет.

Присаживаюсь на корточки возле кровати, ложусь щекой в ее ладонь той руки, которую она не может согнуть.

— Прости меня…

Мы замираем. Ощущаю щекой ее ускоряющийся пульс. Слышу всхлип.

— Я… — ещё один всхлип, — Я ненавижу тебя, Буров!

Василиса

Щека Ярослава горячая и слегка колючая лежит в ладони. Мое сердце колотится с оттяжкой, и я знаю, что оно дурное просится к нему. Но как мне с этим жить? Я просто не могу снова, поджав хвост, вернуться в дом Ярослава, делать вид, что все у нас нормально и ждать, что с моими чувствами и желаниями будут считаться.

— Я поговорю с врачом и сразу поедем домой, — он прижимается губами к моей руке, а у меня внутри все так горит, что сложно вдохнуть на полную, — Все хорошо, маленькая.

— Нет, не хорошо! — срываюсь истерично. Нахожу в себе силы поднять онемевшую руку и переложить ее ближе к телу, — Я никуда с тобой больше не поеду. В этом нет необходимости.

— Тебе стоит мне объяснить… — он вглядывается в мои глаза и, как всегда, давит интонацией.

— Я упала и поранилась, пока тебя рядом не было, — горько усмехаюсь, — И теперь у меня болит. Везде.

— Везде? — он непонимающе сдвигает брови, — Это аллегория какая-то?

Отвечать ему у меня нет желания и я просто прикрываю веки.

Дверь палаты хлопает. Я слышу новые голоса.

— Спит? — узнаю своего врача.

— Нет, — отвечаю ей сама и немного приподнимаюсь.

— Вы — муж? — она скользит строгими глазами по Ярославу.

— Да.

— Нет, — я перебиваю его. Он бросает на меня тяжёлый взгляд.

— Вам звонил Громов… — возвращает Ярослав внимание лечащей себе.