имени Варя из церковного хора. В институт сразу после школы он не попал, в армию его и не звали, и он спокойно работал на заправке: денег было немного, но на жизнь им хватало.

День, когда мышь под номером МБ1#99324 укусила Веронику, должен был быть последним днём работы Артёма на заправке. Через неделю он собирался заступать в ремонтную бригаду плиточником. Это вышло совершенно случайно — как-то их сосед дядя Володя зашёл к ним спросить, нельзя ли одолжить штопор, и обратил внимание на то, как первоклассно уложена плитка в кухне. Мама объяснила, что Артём её клал сам, предварительно потратив, кажется, несколько месяцев на разнообразные обучающие видео на YouTube.

Дядя Володя, у которого была ремонтная компания на шесть бригад, был так потрясен качеством укладки, что тут же и предложил Артёму работу. Когда они с мамой узнали, сколько получают в Москве хорошие плиточники (в месяц примерно столько, сколько он заработал бы на заправке за год), Артём так обрадовался, что они устроили с мамой и бабушкой праздник: с бутылкой шампанского и «Киевским» тортом.

Но всё это было в прошлой жизни. В той, которую закончил вирус Михайлина. В новой жизни Артём, не издавая ни звука, бежал в сторону Тони и Лавра. Сейчас им двигал только голод.

***

С кофемашиной Лавр не справился, зато нашёл чайные пакетики и чайник. Теперь они с Тоней сидели посреди разгромленной заправки и пили чай с круассанами. За несколько дней круассаны зачерствели, но ни Тоню, ни Лавра это ничуть не смущало. Они ели быстро и молча и никак не могли наесться. Тоня встала из-за стола первой.

— Пойду посмотрю, может там на полках у входа ещё какая-то еда есть. Хоть сушки…

Небольшую полку с бутербродами и скоропортящимися продуктами они осмотрели первой, но, видимо, электричество на заправке пропало давно, и ничего съедобного они не нашли. Погружённая в свои мысли, Тоня не увидела Артёма. И не услышала — ведь, в отличие от всех остальных заражённых, он не издавал ни рёва, ни жуткого клёкота… Его увидел Лавр, повернувшийся к Тоне что-то сказать.

—Тоня, сзади!

Она никогда не была лучшей на курсах по стрельбе, которые проходила вместе с сослуживцами. И прежде Тоня никогда не оказывалась в ситуации, когда достать и использовать оружие было необходимо моментально, но тут что-то сработало в её мозгу, что-то включилось, какой-то первобытный страх смерти. Артём уже добежал до неё, занес руки и раскрыл измазанный кровью рот, но Тоня успела достать пистолет и выстрелить ему в подбородок. С ужасом она увидела, как пуля превращает в кровавую кашу его лицо.

Тело Артёма с мерзким стуком упало на пол кафе, а Тоня осталась стоять. Оцепеневшая от ужаса, оглушённая выстрелом, вся залитая кровью. Она стояла и не могла пошевельнуться, и слёзы текли по её щекам.

Подбежавший Лавр сначала как будто сомневался, а потом тихонько спросил:

— Тоня, можно я вас обниму?

Она не ответила, но сама обняла его крепко-крепко, уткнувшись ему в плечо. Ей хотелось зарыдать. Тоня хотела оплакать мальчика, которого ей только что пришлось убить. Она успела разглядеть веснушки на его лице, русые волосы, шрам рядом с носом — может быть, он в детстве упал с велосипеда? Она хотела закричать от ужаса от того, что ей пришлось убить человека. Заражённого, но всё равно человека. Пусть Тоня и работала конвоиром, в ней всё ещё оставалось то главное, что делает человека — человеком: способность к состраданию. Просто спрятана эта способность была так глубоко, что только ужас последних дней сумел дать ей возможность проявиться. Тоня хотела оплакать свою жизнь — простую, но понятную и устроенную. Собственную. Но слёзы никак не шли, и она просто уткнулась в плечо Лавра и позволила ему крепко себя обнять.

Когда Тоня немного успокоилась, они вынесли тело заражённого на улицу. Лавр поднял с пола табельный пистолет и отдал его Тоне. Сама бы она его непременно забыла.

Стемнело, искать сейчас новое место для ночлега было опасно и странно и, несмотря на сомнения, Тоня всё-таки предложила остаться на заправке. В небольшой подсобке за кассой даже оказался диван — видимо, на нём отдыхали по ночам сотрудники. Диван был недостаточно большим, чтобы на нём мог спать кто-то из них, поэтому Лавр с Тоней устроились на нём сидя. Перед этим они подпёрли ручку двери подсобки стулом и немедленно уснули.

***

Проснулся первым Костя. Внутри палатки всё так же горел уютный свет фонарика: видимо, Сева забыл его выключить или, наоборот, — решил, что со светом им сейчас спать будет спокойнее. Костя огляделся: брат крепко спал, его тело было таким неподвижным, что на мгновение Косте даже стало страшновато — вдруг и Сева умер? Но нет — Сева вздохнул во сне.

Костя точно помнил, что сквозь сон он слышал голоса. Как будто мимо их палатки прошла группа девушек. Сейчас он снова услышал, как в тоннеле кто-то разговаривает. Голоса приблизились, на секунду замолчали, а затем разговор продолжился, но уже дальше по тоннелю. Костя расслабился. Он был рад, что где-то в Москве всё ещё остались живые люди, что не одни они с Севой спаслись. Но вот общаться сейчас с другими людьми почему-то не хотелось.

Он вылез из палатки и пошёл искать, где бы пописать — помня, что ему рассказал Сева про контактный рельс. Когда он вернулся, старший брат уже вылез из палатки и аккуратно складывал свои вещи в рюкзак. Он молча протянул Косте один из бутербродов, прихваченных из буфета Пушкинского музея.

— С ветчиной и сыром. Ещё йогурт питьевой есть. С вишней.

Костя благодарно плюхнулся на пол туннеля рядом с братом. Минуты две они жевали в абсолютной тишине.

— Я голоса слышал. Кто-то ещё по тоннелю так же, как и мы, идёт. Две группы слышал, но чего-то говорить с ними сам не захотел.

— Ага. Наверное, так правильнее.

Сева жевал и смотрел в одну точку, его голова сейчас была занята совершенно другими мыслями. Он специально вчера долго не засыпал, несмотря на ужасную усталость. Он оттягивал момент, когда неизбежно увидит во сне Машу. Почему-то ему казалось, что это непременно произойдёт. Предчувствие его не обмануло, но Сева боялся, что ему приснится момент Машиной гибели, а приснилось, как они ходили по залам музея и он издали на неё смотрел, а она не замечала. Почему-то такой сон в результате оказался ещё страшнее, чем если бы он снова увидел, как Маша падает и как она исчезает под толпой заражённых.

Он смахнул с кончика носа предательскую слезу и встал.

— Давай, наверное, соберёмся сейчас побыстрее? Хочется из этого подземелья поскорее выбраться.

Костя не возражал. Они закончили завтрак, сложили палатку и спальники в рюкзаки и побрели по тоннелю в сторону метро «Охотный ряд».

Они часто ездили на дачу не на машине, а именно на электричке: папу страшно бесили пробки на Ярославском шоссе, и он не понимал, зачем ради очень условного комфорта тратить на дорогу четыре часа, когда на поезде можно доехать за час. Как результат, братья знали этот кусочек метро хорошо, и мысль о том, что идти им на самом деле не так далеко — до следующей станции было чуть больше 800 метров — их очень ободряла.

Братья шли молча. Сева немного волновался, что разговоры могут привлечь заражённых, но Костя довольно резонно