(7) Хотя обвинение было внесено еще при жизни Филиппа, но речь и судебное разбирательство относятся к тому времени, когда принял власть Александр. Дело в том, что когда был убит Филипп и фиванцы, ободрившись, прогнали от себя гарнизон, Александр, увидав в этом пренебрежение к себе, разрушил до основания Фивы, но потом сам раскаялся в сделанном и, стыдясь этого, ушел из Греции и предпринял поход против варваров; тогда афиняне признали это время подходящим, чтобы предать суду изменников, совершивших преступление против Греции, и таким образом было устроено судебное разбирательство9.

(1) Прежде всего, граждане афинские, я молю всех богов и богинь, чтобы такая же благожелательность, какую я всегда питаю по отношению к государству и всем вам1, была и мне оказана вами в настоящем процессе; затем, – и это особенно важно для вас и вашего благочестия и славы, – чтобы боги внушили вам руководствоваться не советами моего противника2 о том, как надо вам слушать меня (это было бы ужасно!), (2) а законами и присягой, в которой наряду с различными требованиями справедливости имеется в виду и обязанность выслушать одинаково обе стороны3. А это значит, – что у вас не только не должно быть никакого предвзятого мнения и не только вы обязаны отнестись с одинаковым вниманием, но также что вы должны дать возможность каждому защищающемуся применить такой порядок и способ защиты, какой он пожелает и найдет наилучшим.

(3) Конечно, много у меня есть в настоящем процессе невыгодных условий в сравнении с Эсхином, но два из них, граждане афинские, имеют и важное значение. Во-первых, это – то, что цели нашей борьбы не равные: не одинаковое ведь дело – я ли лишусь теперь вашего расположения, или он не выиграет дела; но для меня это… не хочу уж сказать какого-нибудь недоброго слова4 в начале своей речи; между тем он обвиняет меня из тщеславия. Во-вторых, от природы присуща всем людям такая черта, что, выслушивая охотно брань и обвинения, они возмущаются, когда кто-нибудь восхваляет сам себя. (4) Так вот то из этих условий, которое приносит удовольствие, досталось ему, а то, которое у всех, можно сказать, вызывает досаду, остается на долю мне. И конечно, если я, опасаясь этого, не стану рассказывать о том, что сделано мной, получится впечатление будто я не могу опровергнуть возведенных на меня обвинений и представить доказательств, за какие заслуги я рассчитываю получить почетную награду; если же я буду обращаться к тому, что́ я сделал и какова была моя политическая деятельность, я буду вынужден часто говорить о себе самом. Итак, я постараюсь делать это как можно реже. Но если о некоторых вещах я буду вынужден говорить обстоятельствами самого дела, вину за это по справедливости должен нести вот он – тот, кто затеял весь этот процесс.

(5) Я думаю, все вы, граждане афинские, согласитесь, что настоящий процесс является общим для меня и для Ктесифонта и от меня он требует ничуть не меньшего внимания, потому что если вообще лишаться чего бы то ни было бывает обидно и тягостно, – тем более когда это случается с человеком по проискам врага, – особенно тяжело лишаться расположения и милости с вашей стороны, поскольку и достигнуть этого является величайшим преимуществом5. (6) А так как из-за этого именно идет настоящий процесс, я убедительно прошу одинаково всех вас выслушать беспристрастно мои возражения против высказанных обвинений – так именно, как требуют те законы, за которыми сам законодатель Солон, искренний друг ваш и подлинный демократ, при самом же издании их считал нужным обеспечить постоянную силу не только тем, что написал их, но и тем, что судей обязывал приносить присягу. (7) И это он сделал, на мой по крайней мере взгляд, вовсе не из недоверия к вам, а просто по наблюдению, что поскольку обвинитель имеет преимущество, выступая с речью первым, подсудимому невозможно преодолеть обвинений и клеветнических наветов, если каждый из вас, судей, не будет, как и велит ему благочестие по отношению к богам, доброжелательно принимать справедливых доводов также и от последующего оратора и если не будет разбираться во всех обстоятельствах дела, выслушивая обоих беспристрастно и с одинаковым вниманием.

(8) Предполагая сегодня давать отчет во всей, кажется, личной жизни и в общественно-политической деятельности, я хочу еще раз призвать богов, и вот здесь перед вами молюсь прежде всего о том, чтобы такое же расположение, какое я неизменно питаю к нашему государству и ко всем вам, было оказано вами в сегодняшнем процессе по отношению ко мне; затем, чтобы они помогли всем вам по данному делу найти решение, которое оказалось бы полезным и для доброй славы всех вообще, и для совести каждого в отдельности.

(9) Конечно, если бы Эсхин ограничился в своем обвинении только теми вопросами, по которым начал судебное преследование, тогда и я сейчас же стал бы отвечать относительно самой пробулевмы6. Но поскольку он не меньшую часть речи потратил на посторонние рассуждения и поскольку большая часть сказанного им про меня была ложью, я считаю необходимым, а вместе с тем и справедливым, граждане афинские, сказать вкратце сперва об этом, чтобы никто из вас, под впечатлением не идущих к делу разговоров, не стал относиться с некоторой предубежденностью, слушая справедливые доводы с моей стороны насчет самого обвинения.

(10) Что касается клеветы, которую он, браня меня, наговорил о моих личных делах7, посмотрите, как просто и справедливо то, что я на это отвечаю. Если вы знаете, что я действительно таков, каким он представлял меня в своем обвинении (ведь жил я не где-нибудь в другом месте, а именно у вас), тогда не терпите и голоса моего, хотя бы я все общественные дела выполнил самым отличным образом, но встаньте сейчас же и подайте голоса за обвинение; если же вы имели случай убедиться и знаете, что и я сам, и мои родственники гораздо лучше его, что мы происходим от лучших людей и не уступаем, – не в обиду будь это сказано, – никакому из средних людей, тогда ему вы не верьте и ни в чем другом, потому что, очевидно, и все остальное он одинаково выдумал, ко мне же отнеситесь и теперь с той же благосклонностью, какую вы всегда выказывали во многих прежних процессах8. (11) Ты, Эсхин, при всем твоем злобном хитроумии оказался на этот раз совершенно неразумным9, если подумал, что я не стану говорить о выполненных мною делах и о моей политической деятельности и обращусь к высказанной тобой брани. Нет, этого я не сделаю: не настолько же я потерял рассудок; но я разберу свою политическую деятельность, про которую ты распространял ложь и клевету, а об этой шутовской ругани10, рассыпанной тобою без удержу, я поговорю позднее, если им11 будет угодно это слушать.

(12) Так вот, обвинений высказано много и некоторые из них имеют в виду такие преступления, за которые по законам полагаются тяжелые и даже высшие наказания. Но суть настоящего процесса такова, что в основе его лежит озлобление врага, кичливость, брань вместе с надругательством и все тому подобное; однако, если бы высказанные жалобы и обвинения были и справедливы, все-таки государство не может подвергнуть, хотя бы и приблизительно, достойному наказанию виновного. (13) Ведь нельзя никого лишать права обращаться к народу и получать слово12, а тем более не годится делать это из чувства злобы и из зависти: это, клянусь богами, неправильно, не соответствует духу свободного государства и несправедливо, граждане афинские. Нет, если он видел какие-нибудь преступления с моей стороны против государства, – притом столь тяжкие, как он это сейчас так трагически13 и так пространно представлял, следовало бы ему требовать наказания по законам тотчас же вслед за преступлениями; если он видел, что они заслуживали исангелии14, надо было вносить об этом заявление и таким способом привлекать на суд к вам; если находил, что я вношу незаконные предложения, подавать жалобу на противозаконие. Ведь если Ктесифонта он может преследовать из-за меня, не может же быть, чтобы он не сумел привлечь к суду меня самого, если бы рассчитывал доказать мою вину. (14) Затем, если уж он видел, что я совершаю преступления против вас вообще в чем-нибудь таком, о чем он сейчас клеветал и пространно говорил, или в чем-нибудь другом, то ведь существуют по всем этим делам законы, наказания, процессы и суды,* располагающие средствами суровых и строгих взысканий*: все это было в его распоряжении, и, если бы видно было, что он выполнил и использовал эти средства против меня, тогда теперешнее обвинение согласовалось бы с его действиями. (15) Но на самом деле он отступил от прямого и справедливого пути и, вместо того чтобы воспользоваться уликами сразу же вслед за делами, он спустя столько времени15 собрал груду обвинений, едких острот и брани и разыгрывает свою роль. Кроме того, хотя он обвиняет меня, но судит он его16, и, хотя главным основанием в этом процессе он выставляет вражду против меня, однако как вы видите, до сих пор ни разу не выступал с этой целью против меня, а теперь он явно добивается лишить гражданской чести другого17. (16) Между тем, граждане афинские, помимо всего прочего, что можно было бы сказать в оправдание Ктесифонта, было бы, по моему мнению, даже очень уместно привести еще и такое соображение: ведь в нашей взаимной вражде справедливо было бы, по-моему, разбираться между собой нам самим, а не оставлять в стороне этот личный спор, для того только, чтобы изыскивать, кому бы другому причинить вред. Это уж есть верх несправедливости.