(42) Впрочем, я зашел в область таких дел, о которых, может быть, уместнее будет говорить несколько позже. Поэтому я вернусь опять к доказательству того, что преступления этих людей сделались причиной создавшегося теперь положения.

В самом деле, после того как вы оказались обманутыми Филиппом при посредстве людей, ставших его наймитами во время исполнения посольских обязанностей и не сообщивших вам ни одного слова правды, и после того как оказались обманутыми злополучные фокидяне и были разорены их города, что́ произошло с тех пор? (43) Эти «презренные» фессалийцы и «тупоголовые» фиванцы считали Филиппа другом, благодетелем и спасителем. Он для них был всем. Они даже и слушать не хотели, если кто-нибудь начинал говорить иное. А вы хоть и стали догадываться, что произошло, и возмущались этим, все-таки соблюдали мир, так как ничего другого не оставалось60; да и остальные греки, обмороченные одинаково, как и вы, и обманувшиеся в своих ожиданиях, рады были соблюдать мир, хотя и на самих уже с давних пор так или иначе направлялись военные действия. (44) Именно уже тогда, когда Филипп, передвигаясь с одного места на другое, покорял то иллирийцев, то трибаллов, то кого-нибудь из греков61 и сосредоточивал в своих руках во многих местах крупные силы и когда представители государств, пользуясь возможностью по условиям мирного времени приезжать туда, там давали себя подкупить, а в числе их был и вот этот человек, – уже тогда велась война против всех, против кого тот человек62 делал приготовления. Если они не замечали, это – другой вопрос, не имеющий ко мне отношения. (45) Что же касается меня, то я об этом предупреждал и свидетельствовал и перед вами постоянно, и везде, куда бы меня ни отправляли в качестве посла63. Но в государствах было нездоровое состояние, так как руководители их и политические деятели были подкуплены и льстились на деньги, а простые граждане и большинство людей частью не обладали дальновидностью, частью прельщались беспечностью и праздностью в повседневной жизни и все вообще переживали подобные чувства, – именно, воображали, что беда обратится на кого угодно другого, только не на них самих, и что все у них уладится благополучно за счет чужих опасностей, когда им самим будет это желательно.

(46) Вот тогда, мне думается, и случилось, что во многих местах народ за счет своей крайней и неуместной беспечности потерял свободу, а руководители, воображавшие, что все продают, кроме самих себя, увидали, что первыми и продали самих себя: теперь они уж слывут не друзьями и гостями64, как называли их тогда, когда они занимались взяточничеством, а называются льстецами, богопротивными и вообще всякими подобающими им названиями. (47) Ведь никто, граждане афинские, не тратит денег ради выгоды предателя, и никто, раз только сделается обладателем того, что покупал, не берет потом предателя в советники относительно дальнейшего: тогда не было бы существа счастливее предателя65. Однако так не бывает. И с какой бы стати? Отнюдь нет. Наоборот, когда человек, стремящийся к власти, возьмет дела в свои руки, он оказывается вместе с тем господином и тех, кто продал эти дела, но тогда (да, именно тогда), зная их подлость, он и ненавидит их, и не доверяет им, и презирает их. (48) Однако смотрите, – хотя пора этих событий уже миновала, но знать такие дела людям благоразумным всегда своевременно, – до тех пор назывался другом Ласфен66, пока не предал Олинфа; до тех пор Тимолай67, пока не погубил Фивы; до тех пор Эвдик и Сим в Лариссе68, пока не отдали Фессалию под власть Филиппу. И вот эти люди, которых гонят, оскорбляют и подвергают всякому позору, теперь рассеяны по всему свету. Ну, а что же Аристократ в Сиконе и что Перилл в Мегарах?69 Разве они не отвергнуты? (49) По этим примерам и можно увидеть яснее всего, что тот, кто в наибольшей степени оберегает свое отечество и сильнее всего возражает этим людям, тот и обеспечивает вам, Есхин, предателям и наймитам, предлог, чтобы брать взятки, и благодаря большинству вот их70 и благодаря людям, которые противятся вашим замыслам, вы целы и имеете заработок, так как сами по себе вы давно бы уже пропали.

(50) И вот теперь, хоть я мог бы еще многое рассказать о тогдашних событиях, я все-таки полагаю, что и сказанного более чем достаточно. Виною этого был он, так как облил меня словно какими-то подонками своей подлости и преступлений, и мне таким образом необходимо было оправдаться в них перед более молодыми людьми, не видавшими непосредственно этих событий71. С другой стороны, может быть, это уже наскучило тем из вас, которые и до того, как я что-нибудь сказал, знали о подкупности его. (51) Впрочем, он называет это дружбой и гостеприимством и сейчас в своей речи как-то он сказал: «Человек, бранивший меня за отношения гостеприимства с Александром»72. Чтобы я бранил тебя за отношения гостеприимства с Александром? Да откуда ты их взял и чем их заслужил? Ни гостем Филиппа, ни другом Александра я не мог бы назвать тебя – я еще не выжил до такой степени из ума – разве только и жнецов, и вообще наемников, исполняющих что-нибудь за плату, надо называть друзьями и гостями их нанимателей! (52) [Нет, так не бывает. И с какой бы стати? Отнюдь нет. ]73 Но я и прежде называл тебя наймитом Филиппа, и сейчас называю наймитом Александра, да и все они. Если не веришь – спроси их, или лучше я сам вместо тебя сделаю это. Как вам кажется, граждане афинские, кем является по отношению к Александру Эсхин – наймитом или гостем? – Слышишь, что́ они говорят74.

(53) Итак, я хочу сейчас ответить и на самое обвинение и рассказать о моей деятельности, чтобы Эсхин, хоть он это и знает, все-таки услышал, на каком основании я считаю себя достойным не только этих намеченных в предварительном постановлении наград, но и еще более важных. Возьми-ка и прочитай самое обвинение.

(Жалоба75)

(54) [При архонте Херонде, 6-го Элафеболиона76, Эсхин, сын Атромета, кофокидец, подал архонту жалобу на противозаконие против Ктесифонта, сына Леосфена, анафлистийца, по обвинению в том, что он внес противозаконную псефисму о том, что следует увенчать золотым венком Демосфена, сына Демосфена, пеанийца, и объявить в театре на Великих Дионисиях при представлении новых трагедий, что Народ увенчивает Демосфена, сына Демосфена, пеанийца, золотым венком за доблесть и за расположение, которое он постоянно проявляет ко всем грекам и народу афинскому, за благородство и за то, что постоянно делает и говорит наилучшее для народа и готов делать, какое только может, добро; (55) что все то, что он тут написал, ложно и противно законам, так как законы, во-первых, не разрешают лживые записи вносить в общественные грамоты, во-вторых, увенчивать человека, подлежащего отчетности (Демосфен состоит строителем стен и заведующим зрелищными деньгами), кроме того, объявлять о венке в театре на Дионисиях при представлении новых трагедий, но в случае, если увенчивает Совет, повелевает объявить в Совете, если же государство – на Пниксе, в Народном собрании. Штраф – пятьдесят талантов. Понятые77: Кефисофонт, сын Кефисофонта, рамнунтец, Клеон, сын Клеона, кофокидец.]

(56) Вот те места псефисмы, граждане афинские, против которых он ведет обвинение. Я же со своей стороны рассчитываю сразу же на основании самых этих данных показать вам, что во всех отношениях моя защита будет справедливой. Расположив свою речь в том самом порядке, как и он свое обвинение, я расскажу обо всем последовательно одно за другим и не пропущу ничего умышленно. (57) Итак, если внесший предложение написал, что я всегда делаю и говорю наилучшее для народа и всегда готов, как только могу, делать ему добро, и что за это следует меня хвалить, то, на мой взгляд, суждение об этом обусловливается моей политической деятельностью. Рассмотрение ее и должно показать вам, правильно ли и соответствует ли действительности то, что написал обо мне Ктесифонт, или это – просто ложь. (58) А если, внеся предложение, что надо увенчать и объявить об увенчании в театре, он не прибавил к этому: «когда сдаст отчет»78, то, по-моему, и это относится к вопросу о моей политической деятельности, – заслуживаю ли я венка и объявления перед всем народом или нет; кроме того, мне кажется, еще нужно указать и законы, на основании которых он вправе был написать это предложение. Вот таким именно образом, граждане афинские, справедливо и просто, я решил вести свою защиту. Но теперь я перейду непосредственно к тому, что сделано мной. (59) И пусть никто не подумает, что в своей речи я уклоняюсь в сторону от обвинения, если мне придется остановиться на общегреческих делах и на обсуждении их. В самом деле, ведь кто нападает на то место псефисмы, где сказано, что я говорю и делаю наилучшее, и кто внес обвинение, будто это неверно, вот тот именно человек и сделал естественным и необходимым в связи с этим обвинением говорить о всей вообще моей политической деятельности. Наконец, из многих видов политической деятельности я избрал себе именно тот, который касается общегреческих дел, а следовательно, вправе и доказательства вести на основании этих данных.