бессознательной сегрегации. Мы можем не осознавать, что если все мы решим общаться только с подобными нам друзьями, то в конечном итоге мы образуем совершенно отдельные острова похожих людей. Это приводит к нарастанию явно причудливых предпочтений и/или экстремальных политических взглядов. Один из очевидных недостатков замыкания в своем кругу заключается в том, что мы перестаем сталкиваться с другими точками зрения. В результате различные мнения могут поддерживаться даже в отношении фактических обстоятельств, таких как вызывают ли вакцины аутизм или где родился Барак Обама, не говоря уже о вопросах личного вкуса. Ранее мы уже отмечали, что люди могут рационально подавлять свои собственные мнения, присоединяясь к своему «стаду», но, конечно, в той ситуации, когда существуют только стадные мнения, дела обстоят еще хуже. В итоге мы имеем несколько закрытых групп с противоположными мнениями и очень слабой способностью к уважительному общению друг с другом. Касс Санстейн, профессор права Гарвардского университета и член администрации Обамы, описывает это как «эхо-камеры», где единомышленники доводят себя до исступления, слушая только друг друга[257].

Одним из результатов этого является крайняя поляризация мнений по поводу более или менее объективных фактов; например, 41 % американцев полагает, что глобальное потепление вызывается человеческой деятельностью, и такое же число людей либо считает его результатом естественного цикла (21 %), либо вообще не верит в его существование (20 %). Согласно данным исследовательского центра Пью[258], общественное мнение о глобальном потеплении в значительной степени определяется политической позицией: «Демократы гораздо чаще, чем республиканцы, отвечают, что существуют веские доказательства роста температур (с разницей в 81 и 58 %) и его основной причиной является человеческая деятельность (54 и 24 %)». Но это не означает, что демократы всегда настроены в пользу науки. Например, несмотря на существование научного консенсуса по поводу того, что продукты питания с ГМО не представляют опасности для здоровья, большинство демократов с этим не согласны и выступают за маркировку таких продуктов[259].

Еще одним результатом постоянного общения с одними и теми же людьми является то, что члены группы, как правило, имеют общие мнения по большинству вопросов. Эклектичные политические позиции во все меньшей степени способны противостоять решительному стаду, даже тогда, когда оно совершенно не право. На самом деле демократы и республиканцы теперь даже не говорят на одном языке[260]. Экономисты Мэтью Генцков и Джесси Шапиро, ведущие исследователи средств массовой информации, сообщают о членах палаты представителей США следующее: демократы говорят о «налогах на наследство» (estate taxes), «работниках без документов» (undocumented workers) и «налоговых послаблениях для богатых» (tax breaks for the wealthy), тогда как республиканцы ссылаются на «налоги на смерть» (death taxes), «нелегальных иностранцев» (illegal aliens) и «налоговую реформу» (tax reform). Закон о доступном здравоохранении 2010 года был «всеобъемлющей реформой здравоохранения» для демократов и «вашингтонским захватом медицинской помощи» для республиканцев. В наше время политическую позицию конгрессмена можно предсказать только на основе используемой им фразеологии. Неудивительно, что в последние десятилетия настолько взлетел уровень партийной лояльности, определяемый Генцковом и Шапиро как легкость, с которой наблюдатель может угадать партийную принадлежность конгрессмена исключительно на основе выбираемых им слов. Между 1873 годом и началом 1990-х годов он почти не менялся, увеличившись за этот период с 54 до 55 %. Затем начался резкий рост и к 110-й сессии конгресса (2007–2009) он составил 83 %.

Именно благодаря такому сближению мнений и лексики доступ к данным Facebook оказался настолько полезен консалтинговой фирме Cambridge Analytica для продвижения политических кампаний в Великобритании и США. Поскольку большинство демократов Массачусетса, например, имеют более или менее одинаковые взгляды по широкому кругу вопросов и используют одни и те же слова, требуется всего лишь несколько фрагментов наших мнений, чтобы предсказать нашу политическую позицию, как на нее повлиять и какие типы историй нам, скорее всего, понравятся или не понравятся. И, конечно же, когда реальные люди столь похожи на предсказуемые картонные фигуры, становится намного проще придумывать персонажей, создавать поддельные профили и вводить их в онлайн-разговоры[261].

Подобная изолированность позволяет также умелым политическим предпринимателям совершенно по-разному представлять себя совершенно разным людям. В период предвыборной кампании 2014 года в Индии, которую Наренда Моди выиграл с оглушительным успехом, ему удавалось выступать на многих митингах одновременно, благодаря применению полномасштабных трехмерных голограмм, настолько реалистичных, что многие избиратели принимали их за живое присутствие. Также он успел побывать в нескольких местах в идеологическом плане. Поколению глобально мыслящих амбициозных молодых горожан он представал как воплощение политической модернизации (подчеркивая значение инноваций, венчурного капитала, создания благоприятных условий для бизнеса и так далее); новые представители расширяющегося среднего класса видели в нем наиболее вероятного сторонника своего видения национализма, укорененного в индуистской традиции; для высших каст, ощущающих экономическую угрозу своему положению, он стал оплотом против (в основном воображаемого) растущего влияния мусульман и низших каст. Если бы члены этих групп встретились вместе и каждому из них было бы предложено описать «своего» Моди, то их ответы, вероятно, могли различаться до неузнаваемости. Но сети, в которых действовали эти три группы, были настолько разрозненными, что Моди мог не беспокоиться о внутренней согласованности своей политической позиции.

НОВОЕ ОБЩЕСТВЕННОЕ ПРОСТРАНСТВО?

Резкая сегментация электората заходит гораздо дальше политической сегментации. Американцы разных политических оттенков начинают по-настоящему ненавидеть друг друга. Согласно опросу, проведенному в 1960 году, примерно 5 % республиканцев и демократов сообщили, что они «[были бы] „недовольны“, если бы их сын или дочь вступили в брак со сторонником другой партии». К 2010 году почти 50 % республиканцев и более 30 % демократов «почувствовали бы себя несколько или очень несчастными в случае межпартийного брака». В 1960 году 33 % демократов и республиканцев считали, что средний член их собственной партии был умным, а противоположной – 27 %. В 2008 году эти цифры составили 62 % и 14 %![262]

Чем же объясняется такая поляризация? Одним из наиболее важных изменений, отличающих наше время от начала 1990-х годов, когда начался резкий рост партийной лояльности, является распространение интернета и взрыв социальных сетей. По состоянию на январь 2019 года, у Facebook было 2,27 миллиарда активных пользователей в месяц по всему миру, а аудитория Twitter составила 326 миллионов человек[263]. В сентябре 2014 года Facebook использовали 58 % взрослых американцев и 71 % пользователей интернета в США[264]. (Мы в это число не входим, поэтому наш рассказ об этих сетях ведется с чужих слов.)

Изначально виртуальные социальные сети представлялись как новое общественное пространство, новый способ связи, а значит, как то, что должно уменьшить гомофилию. Социальные сети давали принципиальную возможность общения с расположенными далеко людьми, которые разделяли с нами некоторые особые интересы, например к болливудским фильмам, кантатам Баха или воспитанию детей. Эти люди, возможно, не были похожи на нас в других отношениях, что предлагало нам более эклектичный выбор друзей, чем доступный поблизости. Все они не имели почти никакого отношения друг к другу, поэтому в той мере, в какой мы обменивались