И тут господин Колин, во внутреннем кармане которого лежал удивительный документ, извлеченный из сейфа еврейского ростовщика Семена Марковица, и у которого от природы была превосходная память, неожиданно вспомнил письмо, три недели назад показанное ему Эрнестом Исааксом, — то самое, с которого началась самая большая авантюра в его жизни, операция с государственными облигациями Менорки. То письмо, содержащее просьбу о предоставлении займа, было составлено в министерстве финансов, и подпись под ним гласила: Эстебан Пакено, министр финансов его высочества великого герцога Меноркского.

И если граф Пунта-Эрмоса назвал своего друга «Пакено», а не «сеньор Эстебан», как он его представил, — то что же способно сделать это странное сочетание имен еще страннее?

Весь остров принадлежал великому герцогу, между тем граф Пунта-Эрмоса не только плыл на Менорку как раз для того, чтобы спасти свое состояние, — он еще и хромал!..

Великий Зевс! На капитане Дюпоне и без того лежала большая ответственность за жизнь и благополучие господина Колина, но она не стала бы меньше, если бы капитан выбросил господина Колина в море.

Потому что не каждый день на борту маленькой яхты оказываются четыре пассажира, среди которых — выдающийся шведский аферист, низложенный великий герцог, его министр финансов и русская великая княжна!

Ведите судно осторожней, капитан Дюпон! Ваш груз — короли в изгнании!

У бортов маленькой лодки шипело Средиземное море, порывистый весенний ветер вспенивал его с такой силой, что казалось, будто волны осыпаны снегом. Небо лучилось белым светом, пробивавшимся сквозь большие толстые облака, которые тоже были такими белыми, словно их отбелили хлором. А между морем и небом, мелко покачиваясь, прокладывала себе путь яхта «Аист».

Первые пассажиры показались на палубе около семи часов утра. Это был хромающий граф Пунта-Эрмоса и его старый друг, сеньор Эстебан. Выбравшись из пассажирского отделения, они стали осторожно продвигаться по кренящейся палубе к носу корабля.

Добравшись до носа, граф уселся на палубный ящик и махнул рукой своему другу, приглашая его сесть рядом.

— Здесь мы можем поговорить спокойно, Пакено, — сказал он. — Нас не услышит никто, кроме чаек, которые вряд ли понимают по-испански.

— Прекрасное утро, ваше высочество! Жаль только, что качка.

Герцог засмеялся.

— Как ваш желудок, Пакено? Все так же чувствителен, как вчера, когда мы отчаливали?

— Сейчас я чувствую себя немного лучше, ваше высочество. Свежий воздух действует на меня благотворно.

Сеньор Пакено старался придать голосу как можно больше бодрости, но бледность его лица свидетельствовала о том, что чувствует он себя все же неважно.

— Как мы отчаливали! Вот это было дело! — продолжал герцог. — Надеюсь, теперь все пойдет проще. А мы неплохо устроились на борту. Впрочем, одно я должен отметить.

— Что же, ваше высочество?

— И наш хозяин, и его жена — сама любезность, но все же в них есть что-то загадочное. Что это за журналист, который на собственные средства нанимает яхту, чтобы увидеть какую-то революцию на Менорке!

— Я уверен, что за него платит газета.

— Возможно, но с каких это пор газеты так заинтересовались нами, Пакено? И потом — его жена. Ведь она лет на десять его старше!

— Возможно, он женился на ней из-за денег, ваше высочество.

— Хм, возможно. Если бы она не была такой старой, она была бы вовсе недурна. Но как бы там ни было, странно, что она плывет вместе с ним. Сначала он ничего не сказал нам об этом.

— Возможно, она решила ехать в последнюю минуту. Если бы мне было позволено высказать замечание по поводу профессора Пелотарда и его жены, то я бы осмелился предположить, что профессор — подкаблучник.

Пакено слабо засмеялся, но тут же замолк, так как «Аист» снова качнуло.

— Гм, Пакено, может быть, вы и правы. Мадам знает, чего хочет, а ее муж, похоже, знает, что она это знает. Хотя, может быть, это просто галантность… Но это еще не самое загадочное, Пакено!

— Что вы имеете в виду, ваше высочество?

— Они знают Семена Марковица! Чем это объяснить, черт возьми? Марковиц! Я чуть не свалился в море, когда профессор выкрикнул его имя. И — вы обратили внимание, Пакено, — Марковиц тут же замолчал? «Езжайте-ка сначала в Лондон!» Звучит это вполне правдоподобно. И чрезвычайно загадочно. И чего ради Марковицу плыть на Менорку, черт побери! Ведь по слухам, я умер или захвачен мятежниками. Раз так, что ему делать на острове? Загадка, настоящая загадка!

— Ах, ваше высочество, для меня загадка все, что сейчас происходит! Сначала биржевая операция, которой мы так и не смогли найти никаких объяснений… Весь государственный долг скуплен неизвестным… Потом — революция, и в одну минуту вся его операция терпит крах…

— Вы правы, Пакено, одна загадка сменяет другую. Менорка не знала подобных событий со времен дона Херонимо Счастливого. Могу себе представить, как проклинает нас этот биржевой спекулянт! Я бы отдал все, что имею (получается, впрочем, не так уж много), чтобы узнать, кто этот человек, и взглянуть на него в тот момент, когда он читал телеграмму о революции! Если бы он знал, что я отправляюсь на Менорку и собираюсь наказать мятежников, можете не сомневаться, он пожелал бы мне удачи!

— Ах, ваше высочество, как бы это путешествие не оказалось для вас слишком опасным!

— Ну-ну, Пакено, как-нибудь справимся… Святой Урбан Майоркский! Смотрите!

Внезапно герцог замолчал и, положив руку на плечо сеньору Пакено, уставился куда-то мимо него — в сторону лестницы, ведущей в пассажирское отделение. Что это, неужели правда? Или он бредит? Или вчера ему пригрезилось, что жена профессора Пелотарда — женщина сорока — сорока пяти лет, которая молодится и одевается не по возрасту? Или ему это действительно пригрезилось, или к предыдущим загадкам теперь прибавилась еще одна, потому что на верхней ступеньке он увидел мадам Пелотард: освещенная белым весенним светом, она держалась за перила и уже занесла ногу, чтобы ступить на палубу. Однако сегодняшняя мадам Пелотард походила на вчерашнюю не больше, чем весна походит на зиму или свежее мартовское утро на ноябрьский вечер. Стройная, гибкая, с молодым, свежим, как утренний свет, лицом и голубыми глазами, сияющими, как Средиземное море, которое простиралось вокруг. Ветер, который заставлял плясать волны и рвался в такелаже маленькой яхты, плотно облепил юбкой ее стройные ноги и за одну минуту привел в беспорядок волосы, прикрытые спортивной шапочкой. Она заметила графа Пунта-Эрмоса и его друга и с бодрой улыбкой направилась к ним. Мадам Пелотард шла по палубе так, будто с детства только по ней и ходила.

— Господа, какое восхитительное утро! Вы хорошо спали?