в намерении собрать их полную коллекцию. При пособничестве неплохой памяти может подолгу выдавать их полчищами, стройными рядами, подряд, без разбора и пауз, но редко припоминает уместную в контексте обсуждаемой темы и трогательно расстраивается, когда его же шутку озвучивает к месту кто-то другой из наших. Саня не управляет памятью, память управляет им.

С Павликом мы знакомы – непутевый брат Лары. Физически крепок, духовно и ментально невероятно запущен. Не в состоянии заставить себя запомнить несколько простых фактов, чтобы подготовиться к уроку и исправить свои позорные оценки. Незнакомцу достаточно удержать его в поле зрения пять минут, чтобы понять то, как Алёна так снайперски угодила в яблочко – «есть сила, есть воля, отсутствует только сила воли». Павлик не управлял ничем – Павликом управляла инфантильность. И обычно сопутствующая ей серая мешанина обидчивости, взъерошенности и упрямства («скажите на милость, вам не терпится вырваться, а мне здесь, в детстве, пока еще не наскучило»)

У Адика отец высокопоставленный профсоюзный деятель. Адикино будущее (успешное) давно предопределено и четко расписано в номенклатурных фолиантах. Все, что от него требуется – в достатке и роскоши дожить до этого самого будущего. Находчив, умен, распахнут, осторожен и никогда не держит про запас второй план на случай, если не сработает первый. У него их по меньшей мере пять.

Об Алёне ни слова.

Перечитав описание друзей, вынужден сознаться – упущен один важный персонаж. А может, и не упустил – он сам красноречиво экспонирует себя. Не милый ангел, отнюдь. От него за версту разит ехидством, самодовольством и самопревосходством. Но ретушировать себя не намерен – пусть монетка ржавая, зато неподдельная.

Случалось, иной раз наши именовали себя сподвижничеством в зависимости от того, как далеко мы выходили в своем поведении или суждениях за пределы общественных норм. Я ничего не перепутал, комбинация слов «общественные» и «нормы» была на кончике наших бойких одиннадцатилетних языков и мы не только глубокомысленно употребляли, но еще и чуть-чуть понимали ее значение.

Подозреваю, открывателем и первым пользователем этой загадочной в начале, впоследствии величественной комбинации слов был все же Адик. Надо отдать ему должное, он был нашим мостиком в мир хоть и знакомых, но недоступных слов, предназначенных вести за собой трудящееся человечество.

«За пределы общественных норм» было нашим кодом. Павликом было даже выдвинуто предложение воспользоваться им в качестве пароля, что для него было ритуалом преклонения перед могуществом слова, но никак не секретности и безопасности. К этой идее свелась его персональная подвижническая роль – успешно затеряться во времени между реальностью понятия, до чего он тогда еще не дорос, и его комическим жонглированием, из чего мы – все остальные – к тому времени уже повырастали.

Большинство общественных норм меня персонально вполне устраивало, и пересекать их пределы не являлось идефиксом на моем листе немедленных пожеланий. Но я старался особенно не афишировать лояльность общепринятым нормам, чтобы не услышать в ответ: «Ему мамочка не разрешает». Все же (если уж откровенно) интерес к подобным забавам у меня присутствовал, но по иной причине – потребности наблюдений и изучения поведения инфантильного окружения.

Наша семерка подразделялась на ячейки.

Своей группе, включавшей также Павлика и Саню, Адик дал выразительное название «Великолепная Тройка». Эпитет использовался с гордостью внутри группы и со скрытой иронией за ее пределами.

Основное предназначение Великолепной Тройки – обращать в шутку все, что попадается в поле ее зрения и эфир слуха. Что у серьезного на уме, то у шутливого на языке. Одна занимательная особенность – так никогда мной и нерасшифрованная – функционировать как источник юмора группа могла исключительно в полном триедином составе. В случае отсутствия кого-то одного поредевшая двойка воплощала серьезность и вдумчивость, на какую только была способна в своей конкретной комплектации.

Аида-Вика не имели специального названия, но если бы оно существовало, то было бы «Хвостик» по роли Вики, которую она добровольно исполняла в дуэте с Аидой. Это мое секретное определение я хранил в тайне даже от Алёны.

Альянс Алёна-я также не был скреплен названием.

Помню историю рождения содружества и вынужден признаться – я не только не был основателем, но некоторое время вяло сопротивлялся предложениям влиться (в союзе с Алёной) в лигу детских карбонариев.

Знаю, что сдерживало меня. Алёна же исполняла роль персоны поддержки, хотя, уверен, давно уже готова присоединиться и только терпеливо и молчаливо ожидала провозглашение моей решимости.

Основа моих отношений с Алёной: если это важно для меня, то приобретало значимость и для нее. В чуть меньшей степени верно было и обратное. Я тоже старался быть ее поддержкой. Разница – Алёна делала это с религиозным упоением, я же – по необходимости, больше для равновесия и не всегда с удовольствием. Но вида не показывал. Это было бы неуважением и нарушением правил общения – двух главных мицвот[10], установленных мамой для нас с Илаем.

Что сдерживало меня? Я не любил больших групп. Не стеснение и дискомфорт были тому причиной, а самая обыденная, незваная и постыдная лень. В больших компаниях – иной раз даже малознакомых – течение выносило меня в стремнину. Без всякого желания и еще менее – усилий – я становился лидером, кем, точно знал, рожден не был. Я могу рассказать историю, прокомментировать чужую, вспомнить уместную шутку или малоизвестный факт, но намерен делать это исключительно по собственному наитию, а не под нажимом или по выражению ожидания на обращенных ко мне лицах и тем более ни по обязанности, ни по статусу.

Это была официальная версия.

Была еще одна, в которой я упрямо отказывался признаваться даже себе. Всем троим – Адику, Павлику и Сане – нравилась Алёна, и это объединяло их в соперничестве со мной. Ненужном и неприятном.

Основным оружием в их баталиях за внимание Алёны были словесные шпильки. Но направлены они были не только на меня, а большей частью на нас обоих (что-то вроде глупого «мама и папа сегодня не в духе»). И это было уже совсем непосильно для моего понимания. «Как вы собираетесь привлечь внимание Алёны, атакуя ее?», – думал я.

Сам факт бессмысленных подковырок (в отвратительном вкусе) досаждал мне меньше, чем необходимость притворяться, что их старания не заботят меня. Заботили. Притворяться я не любитель. Насколько помню, здравый смысл – «план не работает, не пора ли остановиться?» – они так и не постигли.

Я скромно считал себя знатоком в подобных вопросах и знал, как следовало бы привлечь Алёнино внимание, но не имел представления, как научить инфантилов отказаться от