килограмм сто, а интеллекта в нём не осталось даже юношеского. Нередко у таких здоровяков бывают слишком уж худые и как бы забитые жёны, — и они действительно такие, и дело тут вовсе не в контрасте обычной женщины с великаном; даже как бы создаётся впечатление, что этот великан «будто высосал все соки из бедной своей супруги», — порой кстати так и происходит, когда супруга трудится на работах круглогодично, а великан супруг трудится между своими пьянками и то в лучшем случае.

Примерно так происходило и в супружеской — а вернее «в дружеской» жизни Вадика, ведь жил он, как он сам выражался, с подругой и никакой свадьбы у них не было, не смотря на многие совместные годы. Его супруга, то есть подруга, не была совсем уж того типа, бледной и с впавшими глазами костлявой бледной мумией, но трудилась из них двоих больше она, — Вадим же любил рыбалку и, принося пойманную рыбу домой, выдавал это за равноправную деньгам, получаемым женой на работах, добычу…

Родители Вадика, бабушка и дедушка Стасика, когда он вошёл, сделали вид, что очень рады ему, хотя в душе понимали, что сынок их наверно негодует за то, что будет разоблачён, — ведь не сможет же он прямо ему сказать: «Стасик, никому не говори, что я здесь.» Они попили чай, Вадим рассказывал на своей волне, — не удосуживаясь заморочкой, понимает ли гость Стас описываемую тему или не очень, — рассказы шли и о рыбалке и о фруктах, растущих на Украине без всяких парников «как у вас» и т. д. Родители заикались на тему детей, дескать, когда уж наконец Вадим породит им хотя бы одного внука, на что Вадим больше отмалчивался, в остальном же отшучивался. Стасом, за всё его часовое посещение, Вадим не интересовался и вовсе, и даже чистосердечно обронил фразу, обращаясь к тому же к своим родителям, а не к нему: «Он же Надькин сын?» — из коей простодушной фразы следовало, что и тот светлый день в детстве Стаса — есть всего-лишь добрая иллюзия и плеер на Новый год может быть даже был где-нибудь украден или просто достался бесплатно и Вадик под видом благого поступка, не зная куда его девать, отправил Стасу. «Надькой» звали покойную мать Стаса…

Вернувшись домой, Стас разумеется рассказал о встрече своим братьям и сестре, те рассказали позже своей тёте, оказалось, что тётя была не в курсе приезда и ею любимого младшего брата своего; тётя расспросила в свою очередь родителей и те нехотя признались, что Вадим просил держать его визит в тайне по той причине, что якобы ему не здоровилось и не было сил «ни физических, ни моральных» встречаться с кем-либо. Сам же Стас свидетельствовал потом, что дядя его был весел и никаких признаков болезни в нём не наблюдалось, «как физических, так и маральных».

Нельзя сказать, что по уходу из гостей Стас прямо возненавидел своего некогда любимого дядю, — и не только потому, что Стас был несколько туповат, да и вообще не любил думать. Возненавидеть он его не мог за одну жестокую его оговорку; и даже когда по отъезду ненаглядного Вадима родственники стали сплетничать, то и в этом случае Стас был при своей тупости и не мог судить ни за, не против. Теперь же, в синем чаду, его будто озарило какой ненавистью, — как у других молодых людей, более активных чем Стас, возникает желание побить кого-то, так как в трезвости духу на это не достаёт, — так же и Стас, неожиданно наткнувшись на «неправоту» своего дяди, вдруг безапелляционно заключил, что это (слово «судьба» он не знал и не употреблял) что это сама судьба будто дала ему новый путь…

Он сидел в кресле с лукавой злобной рожей, так что танцующие под громкую попсу девушки, которые его замечали, стали побаиваться. Стас боялся только одного теперь… Нет! Не того, как он доберётся до Украины, как он совершит первое в своей жизни убийство и даже не тех юридических сложностей с получением наследства. Боялся он только того, что наутро, когда протрезвеет, то снова станет добрее и будет вспоминать свой пьяный план как бред. Ответственности же за преступление он не боялся вовсе, ибо в настоящее время там идёт война и никто, по его мнению, им и не удосужится интересоваться из правоохранительных органов.

ПСР — 9

Либералы и собаки.

Ох, как проявились в наше время либералы и пацифисты! Раньше никто и не знал о них, а теперь они как потравленные тараканы полезли со всех щелей. Громкое конечно у них наименование — «либералы», «пацифисты» — всё иностранные слова и звучат они так, будто это какие-то широколобые люди, выносившие идеи в срок чуть ли не всей жизни. А узнаёшь поближе такого «либерала» среди интернет-крикунов, а он подросток двадцатилетний или чуть более. Нет, есть конечно и взрослые, и с идеями, но таких куда меньше, чем зелёных «свободных от всяческих навязанных законов отечества».

Жаль, что идея их заключается в одном предательстве, а предают они вынужденно, ибо трусы. Жаль, что не понимают они, что являются не более, чем предатели и трусы. А не понимают они это искренне, так как привыкли жить на всём готовом. Брезгают вобщем нашу страну. Нет, среди них есть не только зажравшиеся воспитанники «благополучных семей», есть и вовсе бедные, — и вот те уже озлоблены как бы справедливо, как бы имеют право на свою ненависть, — не родители их виноваты, что родили такого либерала в скудных условиях, а виновато разумеется государство, что дескать вон, в развитых-то странах пособия большие платят, а у нас-то вон…

Решил как-то раз подобный молодой либерал напиться средь белого дня. На работе его был простой, начальник отпустил его отдохнуть из-за отсутствия заказов от клиентов. И молодой человек не придумал ничего оригинальнее, чем затариться любимым пивом, каким обычно затаривается после работы.

Здорово заметно как ударяет алкоголь по сознанию средь бела дня. Если вечером, после работы, молодой человек обычно не замечал этой границы — где ум затуманен от усталости после смены и где наступает туман алкогольный — то теперь он был явно удивлён действием столь изученного казалось бы им напитка. Да и потребовалось-то всего-ничего.

Чудесное действие оказал напиток. В парке