– Татьяна Германовна, – двигая артистическими морщинами на лбу, проговорил Бореев, – отчего у меня возникает стойкое чувство, будто вы исключительно ловко морочите мне голову?

– Потому что я актриса, а вы простой революционный гений, – лукаво улыбнулась Татьяна Германовна. – Я своим ремеслом владею лучше, чем вы своим. Это все опыт, милый мальчик.

Бореев побледнел.

– Не забывайтесь… «Милые мальчики» остались в вашем буржуазном прошлом.

– Голубчик Бореев, мое прошлое вовсе не буржуазное… Я дочь фабричного рабочего, потомка крепостных графа Шереметева. Отсюда и наша тяга к театру.

Ольга почти ничего не понимала из этого диалога. Знала только, что у нее начинает невыносимо болеть спина и возникает соблазн опустить руки, трагически заломленные над головой. А тут еще Бореев подошел и подтолкнул носком сапога кокетливо отставленную Ольгину босую ножку.

– Все равно дриада, а это практически разврат, – буркнул он.

Ольга от толчка потеряла равновесие и чуть не упала. Хорошо, ее подхватил Алеша, который в полуугрожающей-полуиспуганной позе, согласно авторскому замыслу, застыл поблизости.

– Да вы что! – сказал Алеша Борееву. – Не толкайтесь, это же девушка, а не чушка вам какая-нибудь.

– Это актриса, – ответил Бореев. – Материал, из которого я леплю мои идеи.

Алеша покачал головой:

– Не царское время, товарищ Бореев, чтобы видеть в актрисе – вещь.

– Точно! – воскликнула Татьяна Германовна. – Браво! Долой тирана!

Бореев засмеялся и махнул рукой.

– Ладно, начнем сначала. Оля, встань сюда. Ногу все-таки не оттопыривай. Давай руку, я тебя поставлю.

От душевного обращения «Оля», в устах Бореева вообще-то почти немыслимого, Ольга сразу растаяла и все простила. Она взяла Бореева за сухую, как ветка, руку и позволила ему поставить себя в новую позу.

Бореев отошел и взглядом художника оглядел «живую картину».

– Так вроде бы хорошо, – сказал он наконец.

После репетиции Татьяна Германовна водрузила посреди залы самовар. Бореев никогда не оставался на чаепитие – небожители не снисходят до того, чтобы вкушать пищу на глазах у простых смертных. С Бореевым обычно покидали клуб и двое-трое фаворитов. Прочие, подкрепившись чаем, учились у Татьяны Германовны фальшивому смеху, фальшивому плачу, а под самый конец – танцам. Татьяна Германовна с одинаковой легкостью танцевала и за кавалера, и за даму.

Плакать понарошку у Ольги не выходило, смеяться она кое-как научилась, зато танцевать у нее получалось замечательно. «Чем больше расстояние между кавалером и дамой, – сказала как-то раз Татьяна Германовна, – тем сильнее между ними притяжение. Помните об этом, когда хотите выразить сильную страсть или просто желаете привлечь внимание партнера, и никогда не прижимайтесь».

Эти субботние вечера после репетиций в студии Ольга любила больше всего. Она возвращалась домой уже за полночь, опираясь на Алешину руку. Обычно Ольга болтала, пересказывая разные эпизоды из фабричной жизни или обсуждая с Алешей совершенно неинтересную тому личную жизнь Маруси Гринберг. Когда Ольга заговаривала о Марусе, Алеша просто переставал вникать в смысл слов и слушал только Ольгин голос. Он наслаждался этим голосом, его интонациями, неожиданными смешками или внезапной певучей печалью.

Ему нравилось Ольгино произношение – немного странное. Например, Алеша заметил, что одни слова Ольга произносит с южным «г», на выдохе: например, «подруга», «иногда», – а другие с твердым, звонким северным «г», например, «деньги» или «Ольга»…

Над последним обстоятельством Алексей, человек вдумчивый, размышлял некоторое время и в конце концов пришел к выводу, что слова, знакомые с детства, Оля выговаривает так, как это принято у нее на родине, а новые – так, как это делают в Петрограде.

Оставался, впрочем, последний вопрос: почему в категорию «новых слов» попало собственное Ольгино имя…

– …Я говорю, что Маруся совсем не гордая, – перебил Алешины размышления Ольгин голос. Алеша решил, что пора ему вставить какое-нибудь замечание, и начал слушать более внимательно. – Нельзя так страдать по мужчине. Он ведь женат. Он бросит Марусю. Уже почти бросил. Я боюсь, случится что-нибудь ужасное.

– Что может случиться такого ужасного? – удивился Алеша.

– Например, она может убить жену…

– Зачем ей убивать жену? – не понял Алеша.

– Чтобы самой выйти замуж.

– Это редко бывает, – сказал Алеша.

Ольга вздохнула и покрепче к нему прижалась.

– Убийства из-за ревности случаются очень часто. Когда идешь на такое, не думаешь о последствиях. Кажется, что между тобой и твоим счастьем стоит только один человек…

– И этот человек – ты сам, – заключил Алеша.

Ему хотелось спросить Ольгу – как она сама относится к любви. Считает ли, например, ревность буржуазным пережитком. Но Ольга ловко увиливала от разговоров о себе. Так диктовало и требование «гордого» поведения – барышня непременно должна быть загадочной.

Быть загадочной без перестука каблучков, по мнению Ольги, было невозможно, поэтому она до поры темнила и скромничала, но стоило ей обзавестись новыми ботиками – ах, пропал бедный Алеша, пропал совершенно…

Лиговка была нехорошим местом, и Алексей всегда Олю провожал до самых дверей общежития.

– Да я ведь живу здесь, на Лиговке, я тут своя, – смеялась Ольга и льнула к нему. – Меня здесь никто не тронет.

Алеша не любил обсуждать эту тему. Иногда он замечал на улице темные тени. У Алеши оставалось оружие еще с войны, но ему не хотелось ни в кого стрелять. Он не знал, как к этому отнесется Оля.

– Бореев прав, – сказал Алеша, когда они благополучно добрались до освещенной части проспекта. – Искусство, а особенно театральное или кино, ни в какой мере не должно отражать ту действительность, в которой мы живем каждый день.

Ольга удивленно посмотрела на него. Она размышляла сейчас сразу о двух вещах: во-первых, о неудачном романе Маруси (отличный урок для самой Ольги!) и, во-вторых, о блузке с десятью обтянутыми шелком пуговками на спине, которую недавно видела на главном бухгалтере фабрики, элегантной женщине в мужском пенсне с темным шнурком. Алешина фраза застала Ольгу врасплох.

– Представь себе только, Оля, – продолжал Алеша, – если бы мы ставили пьесу про жизнь Маруси Гринберг!

– Чем тебе не нравится Маруся? – удивилась Ольга.

– Сама Маруся – ничем не не нравится, – ответил Алеша. Не кривя душой, он не мог бы сказать, что Маруся ему нравится. – Но ее характер и вся ее история…

Ольга напряглась:

– Что?

– Ничего. – Алеша отдавал себе полный отчет в том, что задевает Ольгу неприязненным отзывом о ее подруге. Но ему казалось – еще пара фраз, и Оля его поймет и потому не рассердится. – Я хочу сказать, что сама Маруся, конечно, неплохой человек и не заслуживает таких страданий. Все близкие за нее, конечно, переживают… Но если все это рассказывать посторонним людям, то будет скучно.