Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сейчас?
– Да, – кивнул Иван Васильевич. – Где сейчас проживает гражданин Варшулевич?
Игнатьев безнадежным тоном назвал адрес и скис, разглядывая углы комнаты.
Иван Васильевич потер руки.
– Дзюба! – кликнул он молодого сотрудника.
Тот явился на пороге, бодрый и румяный.
– Звали, Иван Васильевич?
– Ведите Крылова, – весело распорядился следователь. – И готовьте оперативную группу. Едем делать обыск.
И протянул бумажку с написанным на ней адресом.
* * *
На звонки и стук никто не отвечал. Квартира Варшулевича была заперта, так что пришлось аккуратно вскрыть дверь, прибегнув к отмычке.
Две комнаты здесь были нежилые и использовались как склад. В одной ночевали, но не вчера и даже не несколько дней назад, и там застоялся запах несвежего белья. Окна давно не открывались. На тумбочке из темного дерева лежала несвежая салфетка, связанная крючком, и на ней – несколько окурков.
Иван Васильевич прошелся по комнате, брезгливо поворошил смятое одеяло на узкой кровати. По всей квартире разносился грохот: люди в сапогах разбирали ящики, отодвигали мебель, выгребали содержимое кладовок. Но, невзирая на этот грохот, здесь по-прежнему висела удушливая тишина. Как будто где-то под кроватью притаился покойник.
Повинуясь мгновенному подозрению, Иван Васильевич заглянул под кровать.
Покойника там не обнаружилось. Из-под кровати глядели блестящие, совершенно не испуганные глаза.
* * *
– У вас чутье как у черта, – промолвил Варшулевич восхищенным тоном. – Я ж почти не дышал и точно не шевелился.
– Выйдите в прихожую, возьмите щетку и почиститесь, – велел Иван Васильевич. – А с вами там для порядку побудет товарищ Дзюба. Учтите, у него револьвер. И еще имейте в виду, что товарищ Дзюба – человек крайне жизнерадостный, то есть стреляет быстро и метко. Поэтому не размахивайте щеткой, когда будете снимать пыль. Делайте плавные движения.
– Учту, – сказал Варшулевич.
Когда он вернулся в спальню, там уже было открыто окно. Салфетка лежала на полу, а на тумбочке Иван Васильевич разложил бумаги и соболиные шкурки.
Войдя, Варшулевич сразу посмотрел на шкурки.
– Узнаете? – осведомился Иван Васильевич.
Варшулевич сморщился:
– Что вы хотите от меня услышать?
– Отвечайте правду, – предложил Иван Васильевич. – Это сбережет нам много времени.
Варшулевич пожал плечами.
– Мне это незачем – беречь ваше время, а моего у меня и так полным-полно.
– Вы узнаете соболя, Варшулевич?
– А с чего это вы взяли, что я – Варшулевич? – внезапно осведомился человек, обнаруженный под кроватью.
Иван Васильевич положил карандаш и посмотрел на своего собеседника с живейшим любопытством.
Тот пожал плечами.
– Видите? В УГРО всегда торопятся с выводами. Эдак и невиновного человека посадить недолго, не говоря уж о том, чтобы расстрелять.
– Что ж, вы меня убедили, – вздохнул Иван Васильевич, складывая бумаги. – Товарищ Дзюба, оставь здесь двоих сотрудников – пусть все соберут и запишут в протокол. Мы едем в участок. Будем допрашивать неизвестного. Очную ставку с другими задержанными сделаем. Может, опознает его кто-нибудь.
– Понял, – сказал товарищ Дзюба и, сняв кожаную фуражку, весело почесал бритый череп. Кобура при этом шевелилась на его боку, как живая.
Человек, задержанный на указанной Игнатьевым квартире, сказал:
– Погодите. Ну ладно, я – Варшулевич.
– Это вам еще придется доказать, – ответил Иван Васильевич. – Документы имеются?
– Да.
– Предъявите. – Он покосился на Дзюбу. – Только не спешите. Постарайтесь не вздрагивать.
– А кто тут вздрагивает? – пробурчал задержанный.
Он наклонился над одеялом, пошарил, вытащил мятый пиджак, из кармана пиджака извлек мятую бумажку, которую и протянул Ивану Васильевичу.
– Вот, нате.
Иван Васильевич разгладил бумажку. Это было удостоверение сотрудника псковской ЧК, выписанное на имя Варахасия Варшулевича. Удостоверение было настоящее и очень жеваное.
– Просрочено, – сказал Иван Васильевич. – Это ж когда было! А теперь что?
– Я до сих пор Варшулевич, – парировал Варшулевич. – Служил у вас.
– А теперь у кого служите? – поинтересовался Иван Васильевич мягким тоном.
– Да ни у кого… – Варшулевич вдруг сменил манеру, заговорил плачуще: – Пристали к честному человеку! Чека сокращали, стольких кадров на улицу выкинули. Что я, виноватый? У меня, может, происхождение подкачало, что я при трактире вырос, а меня разве спрашивали, при ком мне вырасти? Дядя Мокий кормил – и ладно. А может, он и вовсе не родной мне дядя? Теперь кто разберет? А они – «сокращение штатов».
– Вы работали во Пскове, в ЧК, и были сокращены? – уточнил Иван Васильевич.
– Я и говорю.
– Где вы взяли соболей?
– Каких соболей?
– Вот этих. – Иван Васильевич показал на шкурку, свисавшую с края тумбочки. – Где вы их взяли?
– А вы их где взяли? – спросил Варшулевич, засверкав глазами. – Сами к вам прибежали?
– Они нам позвонили по телефону, – сказал Иван Васильевич. – Из мехового магазина «Шубы Сандукеева».
Варшулевич молчал.
Дзюба опять с хрустом почесал голову, потом затрещал пальцами рук, потом потянулся и крякнул. Кожаная куртка Дзюбы дьявольски скрипела.
Варшулевич сказал:
– Я дал несколько шкурок своему старому приятелю по фамилии Игнатьев. Это он звонил?
– Нет, – ответил Иван Васильевич. – Позвольте, я обрисую вам ситуацию. В начале марта сего года на квартиру гражданина Богачева, известного в городе меховщика, человека весьма богатого, был совершен грабительский налет. Во время налета у Богачева было похищено мехов на сумму приблизительно в двадцать миллиардов. Налетчикам удалось скрыться.
– Ну да, ходили слухи, – протянул Варшулевич. – Кажется, даже в газете писали.
– Богачев, конечно, буржуй, – продолжал Иван Васильевич, – и вроде бы не должен иметь права на наше пролетарское сочувствие, однако ж он не то позабыл об этом, не то обнаглел свыше всякой меры и явился в УГРО с жалобой.
– Ну надо же, – сказал Варшулевич.
– Да, вообразите себе, гражданин Варшулевич, такой вот казус случился. Пришел к нам гражданин Богачев с жалобой и попросил отыскать меха. Нам, разумеется, очень не хотелось этого делать. Но, чтобы занять молодых сотрудников (а то они, знаете ли, очень много думают о женщинах), мы все же приняли решение и направили их ко всем петроградским меховщикам с заданием: рассказать всем и каждому о несчастье, которое постигло гражданина Богачева.